Между социологией и медиа существует естественное сродство. Если передача смотрит в сторону истории, то коммуникация касается, прежде всего, общества; и социология медиа занимает вполне легитимное место в нашем наблюдательном совете.
После изобретения термина «социология» Огюстом Контом в 1837 г. (есть и не прижившийся вариант «социальная физика») возникло много социологий. Сколь бы разнообразными (и противоречивыми) ни были эти варианты, даже если мы разделяем тот же отказ от сущностного анализа, искать убежище в «социальной науке» нам не дают две причины.
Социология центрирована вокруг индустриального и постиндустриального мира. Она говорит о настоящем времени, пользуясь настоящим временем глагола. Как фактическую ситуацию, она воспринимает «здесь» и «теперь» конкретного общества. Центральной точкой ее мишени не является непрерывность времени, т. е. тот ошеломляющий факт (которому после Огюста Конта редко кто удивлялся, например, немецкий социолог Зиммель, умерший в 1918 г.), что остатки прошлого продолжают существовать в настоящем. Ее основной целью не является поиск того, в силу какой тайны коллективная идентичность может проходить сквозь века и социальные системы (либо делать это через «воспроизводство» социальных ролей в замкнутой среде, без существенных материальных посредников). Она оставляет археологам памятники и следы, а наследие — хранителям (ибо слово «наследник» несет для некоторых откровенно пейоративную коннотацию). Короче говоря, ни память, ни мнемотехника делом социологии не являются. Медиология — помимо мира эпохи модерна и современности — стремится стать равнообъемной истории в сильном и подлинном смысле слова, так как, стремясь зафиксировать инструменты и процессы запоминания, она задается вопросом, при каких условиях (объективных и субъективных) в каждую эпоху может существовать история. Итак, у своего порога медиология обнаруживает стелу, черту, глиф. Она мечтает даже раскрутить нить путешествия через изображения, задолго предшествующие письму, вплоть до ископаемых документов эпохи до неолита. И несмотря на скудость материальных свидетельств, медиология полагает, что многому должна научиться у доисторического периода, словно бы пройдя курс анатомии культуры, где лучше, чем где бы то ни было, обнажается техническое структурирование культур — осмелимся сказать, посредством сведения к костям средств перехода к человечности.
Наше второе возражение серьезнее. Социология не уважает предметы и упорно (потому что естественно) попадает в тупик технических переменных. «Никто не может перепрыгнуть через свое время»; и это безразличие сопрягает социологию с веком ее рождения, XIX. Само собой разумеется, технический факт формирует мировоззрение отцов-основателей социологии, которые не подвергают сомнению ее позитивность и (вместе с Сен-Симоном) принимают за трамплин индустриальную организацию общества. Но технология в социологии не изучается как сложная реальность sui generis. Для Токвиля она — имплицитный факт рассуждения и простой синоним обезличивания индивидов; для Дюркгейма — синоним организации труда; а для Вебера — синоним рационализации и расколдовывания мира. Между тем, Конт получил политехническое образование (т. е. поначалу был математиком); Спенсер был железнодорожным инженером, а Ле Плэ — горным инженером. Но изменения в инфраструктуре протекали еще очень медленно, а оборудование казалось почти стабильной данностью первым представителям «социальной науки». Те, кто встретил на своем пути машины, сделали это, занимаясь исследованиями рабочих (Виллерме, Ле Плэ, Эмиль Шейссон). Идет ли речь о социологии «понимающей», или психологизирующей (Дильтей, Тённис, Макс Вебер), или же о ее французской сопернице, социологии «вещной» и «научной» (Дюркгейм, Бугле, Хальбвакс) — марксизм был отдален от академических сфер из-за своего экономизма, — человеческое поведение повсюду мыслилось независимо от «искусств и ремесел». Весьма значительное исключение, которое представлял Марсель Мосс («несколько лет я впадал в фундаментальное заблуждение, полагая, будто техника имеется лишь при наличии инструмента»), больше касается антропологии, чем социологии [228] Marcel Mauss, «Les techniques du corps», in Sociologie et anthropologie, PUF, 1950.
. В послевоенной Франции Жорж Фридман [229] Фридман (Fridman) Жорж (1902-1977) — социолог и философ, один из основателей — вместе с Э. Мореном и Р. Бартом — Центра по изучению коммуникаций. — Прим. пер.
(генеральный инспектор технического образования, профессор Консерватории искусств и ремесел) и вдохновленная им социология труда представляют собой блестящее исключение из правила отсрочивания [230] Georges Friedmann, Problèmes humains et machinisme industriel (1946); Où va le travail humain ? (1954).
. Опять-таки окольным путем организации труда (фордизм) и «рабочего вопроса», а также сквозь теоретический глазок «гуманизма» индустриальный артефакт вышел из тени. Сегодня социологический способ рассмотрения продолжает включать в себя технический факт как нечто несущественное или избегать его. Помимо тяжести восхождения, распределение дисциплин между, с одной стороны, экономикой, с другой — социологией, возвратило старую дихотомию: экономистам — вверху по цепочке — достается материальное производство (стало быть, техника); социологам — в конце цепи — потребление, применение, (общественное) присвоение. В этом университетском разделении интеллектуального труда нелегко сохранить союз технического и социального. Или, говоря языком «практического смысла» и «габитусов», сочетать «системы длительных и переносимых диспозиций, структурирующие структуры, принципы порождения и организации практик» (Бурдье) с материально обусловленными диспозитивами освоения пространства и времени. Разве у социолога как socius’ a [231] Члена общества ( лат .) . — Прим. пер.
нет ни транспортных средств, ни часов, ни компаса, ни экрана? Похоже, что его схемы восприятия, мысли и действия ничем не обязаны тому, что у него в руках или перед глазами.
Читать дальше