Кувакин Валерий - Не дай себя обмануть. Введение в теорию практического мышления

Как и в случае с гуманистическим мышлением психология гуманизма обладает качеством диссипативности, т.е. «высеивания», проникновения человечности, как особого рода психической энергии едва ли не во все психические свойства и состояния личности, что приводит к ее структуризации и более высокой степени упорядоченности. Страх и бесстрашие, горе и радость, ужас и восторг, любовь и ненависть, – почти все в нашей психике испытывает или способно испытывать либо благотворное влияние гуманности, либо ограничивающее, сдерживающее, балансирующее, контролирующее или фиксирующее, если речь идет о негативных, разрушительных проявлениях человеческой психики.

В соответствии с традиционным и самым простым определением, гуманность – это любовь и уважение к человеку, признание его достоинства и ценности, забота о его сохранении и благополучии. Уже в этом обычном определении мы встречаем такие психические феномены, как любовь, уважение, забота; уже одно это позволяет нам считать гуманность специфическим проявлением психики, особым психическим состоянием человека. Однако указание на конкретные проявления психики с целью определения гуманности не представляется мне самым надежным способом уяснения смысла психологической компоненты этого фундаментального качества личности. Более того, сами по себе любовь и забота могут и не быть человечными. Скажем, любовь-ненависть или вампирообразную любовь, как и заботу паразита о своем кормильце или террориста о своем заложнике трудно назвать гуманными.

Для более глубокого понимания нам следует представить себе саму человечность как психический феномен или чувство. Сделать это непросто, здесь нужна особая концентрация внимания на нашем внутреннем мире, на нас самих, «внутренних». Иначе говоря, здесь не помешает совершить нечто вроде феноменологических процедур: «очистить» гуманность даже от всего ей родственного и близкого, различить «чистую» гуманность, т.е. увидеть ее в отличии от всего иного, и ее саму как таковую.

Предпринимая эту попытку, я всякий раз умственно усматриваю нечто непредметное, «прозрачное», неконкретное, одновременно трепетное и мощное; это светлое пространство внутри личности, и оно простирается за ее границами. Эта внутренняя территория человека уже одним своим наличием вызывает положительные эмоции, как что-то свободное, жизненное, прочное, обнадеживающее, вселяющее мужество и оптимизм. Человек встречает здесь самого себя – существо позитивное, разумное, неагрессивное, неопасное, доброжелательное, бескорыстное, способное к общению и солидарности, родственное другим. Человек, которого я встречаю здесь, т.е., по сути, в себе, неизменно вызывает у меня восторг и восхищение. Различая в себе человечность, я переживаю ее как что-то очень важное и ценное во мне, как центр или ось всего положительного в глубине своего существования. Именно человечность обеспечивает меня естественной уверенностью в том, что есть мне подобные, что они также обладают человечностью и что это является возможностью и позитивной основой наших человеческих отношений. У меня есть предположение, а не строгое доказательство, что человечность объемлет собой то, что называют совестью. В структуре человечности ей принадлежит функция оценки правильности (человечности) или неправильности (бесчеловечности) нашей мысли или поступка. Совесть выражает способность Ноmо humanus осуществлять нравственный самоконтроль или формировать императивы, соответствующие нашей человечности. Все это говорит о глубинности чувства и самой реальности человечности в человеке. Другим ее компонентом является здравый смысл. Если совесть выполняет роль контролера по преимуществу в области моральных отношений, то здравый смысл – это сигнализатор гуманности прежде всего в сфере интеллектуальной, познавательной и практической деятельности. Он срабатывает или должен срабатывать всякий раз, когда мы практически или теоретически входим в деструктивный разлад с собственным разумом, подвергаем его унижению, отказываемся от него, теряем его, тем самым ставя себя в уязвимое, опасное для нас положение.

Пребывая в области многообразных межличностных и социальных связей мы редко используем слово «человечность». И это хорошо. Мы словно инстинктивно понимаем всю серьезность этого понятия, так же, как и несерьезность употребления его «всуе», т.е. попусту. Для оценки наших поступков или поведения мы чаще употребляем более конкретные выражения. Но тем не менее при желании мы, как правило, можем оценить их либо как положительные, либо как отрицательные. И только тогда, когда какой-то поступок коснулся или пронзил своим острием самое существо человека, мы невольно восклицаем: «Как это гуманно!» – если это касание благотворно, уважительно, короче, человечно; или: «Как это бесчеловечно!» – если это действие ведет к разрушению, подрыву, уничтожению человечного в личности. Такие спонтанные оценки говорят нам о том, что гуманность лежит глубже многих психических качеств людей и является во многом основополагающей, конституирующей саму возможность позитивной реализации различных психических способностей, действий и ценностей человека.