Юрген Каубе - Макс Вебер - жизнь на рубеже эпох

Восхощения Макса Вебера историей харизматического господства можно понять, лишь учитывая его мрачные прогнозы на будущее. Его охватывает страх при мысли об «оболочке той будущей личной зависимости», с которой люди, вероятно, со временем вынуждены будут бессильно смириться, «подобно феллахам в древнеегипетском государстве». Он боится, что современное общество закостенеет в своей специфической рациональности: рациональное решение в нем одерживает победу над традицией, а буржуазная этика эффективности — над феодальным господством, и все же в конечном итоге и то, и другое общество интерпретирует как отчуждение. Новые специалисты способны решать любые проблемы, но в то же время они поражены «процессуальной слепотой» [576] В экономической психологии этим термином принято обозначать рутинный подход к работе, не допускающий самокритики и возможностей изменений. — Примеч. пер. и политически пассивны. Уже появились организации, постепенно ставшие подлинными субъектами общественной жизни. Они способны на многое, вплоть до освоения целых континентов, но вместе с ними появляются и бюрократии, подавляющие любую индивидуальную инициативу. Люди позволяют управлять собой, «словно отарой овец», поскольку сами, казалось бы, заинтересованы в эффективности этого управления, не замечая при этом, что так возникает современная форма рабства, где подданные променяли свою свободу на технические преимущества и материальные интересы: «Специалисты без духа, сенсуалисты без сердца» [577] «оболочке…», WuG, S. 835; «словно отарой…», Ebd., S. 64; «специалисты…», GARS I, S. 204. .

Вебер не видел выхода из этого цивилизационного процесса, но он хотел понять, какой «дух» будет царить в капитализме и бюрократии, после того как уйдет в прошлое дух антиавторитарной, готовой к самоотречению религиозной повседневной этики начала Нового времени. В конце концов тот, кто правит чиновниками и служащими, сам, по своему социологическому типу, чиновником быть не может. В этой связи, по–видимому, неслучайно самые талантливые ученики Вебера — начиная от Роберта Михельса, включая Георга Лукача и заканчивая Карлом Шмиттом — после 1918 года стали сторонниками радикальных политических режимов, стремившихся соединить харизматическое господство с преимуществами современной организационной рациональности: Михельс приветствовал приход к власти итальянских фашистов, Лукач поддерживал советскую власть, а Шмитт — плебисцитарную диктатуру нацистского фюрера.

При этом они исходили из того, что буржуазный мир в любом случае обречен на умирание и приближает свой конец своими внутренними противоречиями и ложью. В лекции по поводу вступления в преподавательскую должность в декабре 1908 года Михельс объявил об окончательном завершении века индивидуализма в экономической сфере: несмотря на то что разобщенные капитализмом рабочие объединялись в профсоюзы и товарищества, «освободиться из–под власти владельцев капитала» они так и не смогли. С другой стороны, с появлением социалистических партий стало ясно, что и эти организации не в состоянии уклониться от действия закона обособления правящих клик (олигархий) от рядовых членов. Сам же капитализм, напротив, за счет создания союзов предпринимателей, картелей и концернов (трестов) принимает кооперативную форму, являя собой «живое доказательство возможности кооперативной организации общественного производства, нейтрализующей свободную конкуренцию» [578] Michels: Probleme der Sozialphilosophie, S. 17–26, 38. .

Самое обоснованное объяснение этого исторического перехода дает марксистская теория. «Наша эпоха, эпоха буржуазии», как пишут основатели марксизма уже в «Манифесте коммунистической партии», который Вебер, несмотря на все расхождения во взглядах, считал «научным достижением первого ранга» [579] GASS, S. 504. , отличается от сильно структурированных обществ тем, «что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два больших враждебных лагеря, на два больших, стоящих друг против друга класса — буржуазию и пролетариат» [580] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии// Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. Т. 4. С. 425. . От всех прочих различий капитализм практически ничего не оставляет: политика, искусство и религия, право, наука и семья, если смотреть на них трезво и беспристрастно, являются более или менее сложными функциями экономической формации и подчинены классовым интересам. Георг Лукач разовьет этот тезис, утверждая, что все эти сферы в принципе не существуют сами по себе и, соответственно, не имеют никаких собственных законов — это всего лишь видимость, порождаемая капитализмом. Кому удастся разрушить эту иллюзию, тот поймет, что рациональная организация общества как единого целого вполне возможна [581] Lukäcs: “Was ist orthodoxer Marxismus?”, S. 39, 49–50. . Те, кто пишет о непреодолимом влиянии капиталистической экономики на жизнь общества, часто ссылаются на знаменитые слова из «Манифеста»: «Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят наконец к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения» [582] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест… Т. 4. С. 427. .