Дмитрий Фалеев - Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем

Это вторжение мистических сил в обыденную жизнь носило, по-видимому, случайный характер, но бывает и так, что человек сам провоцирует их появление.

Собрались как-то цыгане в доме. Поставили патефон. Начали танцевать — парни с девушками. А одной девушке парня не досталось. Тогда она взяла икону, и начала танцевать с ней. И тут у нее приросли ноги к полу. Не могут ее оторвать. Начали рубить доски вокруг топором. А из них кровь выступает. Испугались цыгане. Позвали врача. Но он ничего сделать не смог. Тогда отбили телеграмму в Кремль. Но оттуда ответили: «Нам не до того». И тут пришел старичок — похож на Николая Угодника. Прошел сквозь толпу и дотронулся до плеча девушки. Сказал: «Больше с иконой не танцуй». И ноги у нее от пола оторвались.

К сожалению, сказительниц в цыганских кумпаниях все меньше и меньше — раз, два и обчелся. У котляров бабки — через одну сплошь беспамятные. Помню, как приехал к ним в Коляново собирать фольклор. Ага. Как Шурик в «Кавказской пленнице». Водил меня по табору Гога. Он знает много цыганских песен, а сказки не помнит. Мы подошли к двум старым цыганкам, сидящим на крылечке большого дома. Я стал им объяснять, чего мне надо. Пока объяснял, вокруг нас собралось человек пятнадцать. Дети, подростки, молодые мамы, женщины, бабушки. Всем любопытно, кто я такой. А мне любопытно, кто они такие.

В общем, я спрашиваю:

— Вы сказки знаете?

— Про Гарри Поттера! — улыбается парнишка с золотыми зубами.

Цыганка в возрасте мне отвечает:

— Старики наши сказки маленьким детям рассказывают. Что я буду тебе рассказывать?

— А вот ребенок стоит.

— Он большой уже — три года. Он мультики уже смотрит.

Ее соседка подхватывает тему:

— Сказки нужно читать семь часов. Что ты будешь стоять семь часов?

— Нам дедушка рассказывал по два и по три часа сказки! — говорит третья.

От четвертой слышу:

— Мы сказки своим дитям не говорим. Мы их поем, когда возьмем их на руки. А не говорим. Это раньше было, а сейчас нет.

Я неосторожно интересуюсь:

— Ну хоть страшные истории-то вам известны?

— Страшные?! — у цыганки голос задрожал от обиды. — У нас страшных историй не бывает вообще! Мы драк не любим. У нас тихие, спокойные люди в таборе. Старики только пьют, а дети так вообще и пива не пробовали!

Ей подпевают ее товарки:

— И женщины не пьют — лишь по праздникам, чуть-чуть, для веселья!

В этот момент до меня доходит, что мои слова истолковали неправильно, но лавину остановишь только встречной лавиной. Цыганки устраивают страшный гвалт, высказываясь наперебой с искренним рвением и возмущением:

— Наши дети на дискотеки не ходят, с чужими бабами не шляются, не колются. Семейные, хорошие дети.

— Вот домик желтенький — видите? Там дача у русских. Ребята к ним лазают. Но и ваши, русские, лазают! Дети есть дети. А хозяйка там обзывается, ругается, матерится.

— Другие воруют, а на нас кладут! Говорят, бумаги на вас пришли. Какие бумаги?

— Мы неплохие! Заходите все — чаем напоим.

— Вот раньше, лет шесть назад, трудно было, работы не было. Мы в другом месте жили. Русские мужики приходили к нам работать — мусор таскать, дрова рубить. Мы их и кормили, и поили, денежки им давали. Не обижали никого. Мы не любим обижать. Мы жалостные люди.

— Люди, которые с нами общаются, говорят, мы хорошие!

— На нас говорят, что мы дачи разворовали — лопаты, грабли. Куда нам эти грабли? А ребенок пройдет, яблочко сорвет — разве это кража?

Короче говоря, они угомонились лишь минут через десять, и я смог уточнить, что имею в виду страшные истории про домовых, русалок и привидений.

— Привидений мы еще ни разу не видели, — строго и категорично сообщают цыганки. — Но говорят старики: «Есть они». Мы не видели. А кто видел? Вон в том доме жил старик. Он бы вам наговорил — целой книги бы не хватило! А сказки давно у нас уже не рассказывают. Забыла. Не хочу. Меня внучата сегодня замучили…

— А сколько внучат?

— 20–25.

В общем, я понял, что от женщин ничего не добьюсь, и Гога повел меня в гости к одному старику. На крыльце — хозяйка. Гога ее спрашивает по-цыгански: «А где старик?»

— Мато, — отвечает женщина, а это у них означает «пьяный». Я не успеваю сказать и слова, как Гога объявляет:

— Старик в город уехал!

— Да-да, в город! — подтверждает цыганка. — Сын увез.

Я нарочно делаю большие глаза:

— А когда он вернется?

— Утром. Не раньше.

Ну да, проспится, придет в себя и вернется к нормальной жизни!

Так я в Коляново ничего и не узнал. Впрочем, это общая ситуация. Скоро живых носителей котлярского сказочного фольклора не останется вовсе. Цивилизация слизывает их традиционную культуру, как корова языком. Единственный страх, перекочевавший в XXI век практически нетронутым, — это страх перед сглазом. Он оказался самым живучим, забитым в подсознание слишком крепко.