Бросив узелок на койку, первым делом оторвал он пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему — тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди- ка, подымается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова летит он на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.
Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.
— Эй, ты что... верующий?
Он улыбается шире и рывком садится.
За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:
— Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?
— Раньше был, как все. Слава Богу, что посадили, — только здесь я с Ним встретился.
Ясно. Кис злил "вертухов", чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.
Не слишком ли вычурно? А может, все они "кукушки"? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я-то уж ничего никому не скажу.
Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, и давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные, пульсирующие разводы ненависти.
За несколько дней заметил — с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая его действует? А впрочем, так ли важно — "кукушка" он или настоящий? Если и андроид, его сознание списано с какого-нибудь реального человека. Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида.
Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает.
Научил я его в "башню" играть. Быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком быстро.
Гришка, оказывается, по специальности "диверсант". За игрой проболтался.
Усмехаюсь:
— Что скажешь как диверсант: можно свалить отсюда? Теоретически?
— Нет, — не колеблясь, уверенно.
И снова выиграл. Масть ему так и прет. Все же мудро мы решили без "азарта" резаться. Не то худо бы мне пришлось.
Сдаю.
— Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?
Глядя в карты, пожимает плечами:
— На воле люди и похуже живут.
Прищуриваюсь:
— Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.
Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.
— Однажды я мог. Не здесь, на пересылке.
Пауза.
— Ну и?
Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился:
— Когда уже готово все было... в общем, сон мне приснился... особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я — и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.
— Мутотень какая-то.
— Ну, это я, значит, неправильно объясняю, — поворачивается к иллюминатору. — Но тогда очень живо мне это в душу запало.
— И ты остался?! тут уж и я бросаю карты. — Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!
Снова он ко мне, глаза в глаза.
— А что свобода? Со Христом, — говорит, — я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.
— Ну-ну! — усмехаюсь я, а про себя завидую. Все-таки что-то настоящее здесь чувствуется...
Страсть как завидую! И не сплю следующей ночью, и гляжу, проницая темноту, на черный силуэт этого чудика. А он тоже не спит. Повернулся ко мне спиной, бормочет что-то себе под нос. И крестится, крестится...
Эх, сюда бы хоть одного комарика! Хоть какая живность... Пусть бы гудел себе всю ночь... Пусть бы кусал... Эх!
— Локи! Локи! Локи!
Кис, Содом и Гришка водят хоровод вокруг меня. Они срывают с себя ошметки плоти, раскрывая извивающиеся стальные скелеты. Глаза-диоды пылают красным светом. Они зовут, выкрикивая мое имя. Если отзовусь — превращусь в андроида. Мои руки сжимают рот. Только бы ничего не сказать. Только бы... Челюсти против воли раскрываются.
Просыпаюсь в поту...
Сегодня у нас событие — к Гришке пришел священник. Оказывается, можно вызвать себе попа, иногда они облетают астероидные тюрьмы.
Читать дальше