Ричард Прам - Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих

Когда в 1982 году я жил в национальном парке Браунсберг в Суринаме, занимаясь изучением токового поведения манакинов, мне пришлось за пару долларов в день снимать койку в общежитии для работников парка. Все они были представителями народности сарамакка – особой этнической группы, образованной потомками рабов-африканцев, которые в начале XVII века бежали с прибрежных плантаций, поднялись вверх по рекам в леса и со временем влились в число африканских креольских культур Нового Света. Раз или два в неделю в парк наезжали группы туристов, которые останавливались в гостевых домиках. На это время из окрестных сарамаккских деревушек в парк приходили молодые женщины, которые прибирались в домиках и готовили для туристов еду. Толпясь на крыльце общежития или выглядывая из окон, работники провожали этих женщин нескончаемым потоком сексуальных комментариев и заигрываний, а нагруженные постельным бельем, полотенцами, ведрами и швабрами женщины со смехом отшучивались. Та из них, что пользовалась наибольшим успехом, имела рост около 160 сантиметров и вес больше 90 килограммов. И хотя ее фигура была далека от идеальных показателей соотношения талии и бедер, которые можно встретить в любом учебнике по эволюционной психологии – учебнике, написанном приверженцами западных идеалов красоты, – эта женщина тем не менее обладала огромной привлекательностью в глазах мужской части работников парка и прекрасно об этом знала.

Итак, если люди являются продуктом биологической эволюции, то с чем связано огромное разнообразие представлений о человеческой красоте? До сих пор мы обсуждали лишь биологические признаки человеческой сексуальности, которые, по вполне достоверным оценкам, сформировались на протяжении отрезка времени продолжительностью в пять-семь миллионов лет после расхождения предковых линий людей и шимпанзе (второй этап эволюции). Теперь же настало время взглянуть на многие уникальные эволюционные приобретения человека, пришедшиеся на более поздние периоды его истории.

В ходе эволюции люди приобрели способность к членораздельной речи, продвинутой рассудочной деятельности и сложным социальным отношениям. Представители рода Homo неоднократно распространялись за пределы Африки – сначала человек прямоходящий, Homo erectus , затем неандертальцы, вслед за ними современный человек разумный, Homo sapiens , – и в итоге человек заселил весь мир. По мере же расселения по разным континентам мы продолжали эволюционировать, приобретая все большее генетическое разнообразие (третий этап эволюции). Вследствие все возрастающей сложности приобретаемых в процессе этой эволюции способностей и накопления опыта человеческие культуры тоже продолжали эволюционировать и изменяться – возможно, даже с еще большей скоростью (четвертый этап эволюции).

Возникающие при этом культурные особенности явились результатом взаимодействия между индивидуальным социальным окружением и перипетиями человеческой истории. Иными словами, отличные друг от друга культуры, сформировавшиеся в географически разобщенных человеческих популяциях и подгруппах, стали такими не потому, что представляли собой просто адаптации к окружающим условиям, а потому, что на них повлияли предшествующие исторические события. Разнообразие человеческих языков – великолепный пример случайности и субъективности культурной истории человечества. Никому не приходит в голову утверждать, что различия между английским или японским языками и языком навахо возникли из-за того, что они развивались в разных условиях природной среды. С точки зрения культуры то, кем мы являемся, во многом определяется историей социальных групп, сообществ и наций, в которых мы родились и существуем.

Как и прочие особенности, определяемые культурой, наши представления о человеческой красоте, ухаживании и браке, а также наше сексуальное поведение очень зависят от всего вышеперечисленного. Несмотря на провозглашаемое эволюционной психологией существование универсальной «сексуальной ценности», человеческая сексуальность не существует в отрыве от культуры, а единственное, что есть в культуре универсального, – это ее исключительное разнообразие. И мы сразу увидим это, если обратим свой взор на несколько тысячелетий назад – тысячелетий, которые составляют лишь миг в эволюционной истории человечества.

Классическая греческая и римская скульптура изображает женскую красоту столь совершенной, что она достойна поклонения. Однако из-за изменения моды в современном западном мире эти черты лица и фигуры уже не кажутся такими уж привлекательными. Подобные изменения эстетических вкусов возникают не только за тысячелетия, но и за куда более короткие промежутки времени. Понадобилось всего несколько десятилетий, чтобы, например, в американской культуре представления о мужской и женской красоте разительно поменялись. Достаточно сравнить фотографии Мэрилин Монро и Риты Хэйворт – наиболее знаменитых звезд Голливуда 1940–1950-х годов – с современными истощенными, иногда анорексичными кинозвездами или моделями, чтобы увидеть, как быстро меняются социальные стандарты красоты. Несмотря на ее легендарную сексуальность, Мэрилин Монро с ее пышными формами в наши дни не прошла бы и в первый тур телевизионного реалити-шоу «Топ-модель по-американски». То, что мы раньше находили привлекательным в мужских фигурах, тоже отошло в прошлое. Чтобы оставаться востребованными, сегодняшним мужчинам-кинозвездам приходится поддерживать себя на пике спортивной формы, дабы соответствовать мускулистому идеалу, далекому от менее накачанных фигур звезд 1940–1950-х годов, таких как Кэри Грант, Кларк Гейбл или Гэри Купер.