Селекцию люди проводят уже тысячи лет, отбирая более вкусные и полезные вершки и корешки, а также более тучных коров и наиболее вкусных овечек. Стихийные селекционеры научились скрещивать растения или животных, отбирая в каждом последующем поколении особей с наиболее выгодными свойствами. Так были получены холмогорская порода молочного скота, бойцовые собаки бультерьеры и пшеница с урожайностью 100 центнеров с гектара.
В XX веке у селекции появилась научная основа — генетика. Выяснилось, что любое свойство организма определяется кусочком длинной наследственной молекулы ДНК. Этот участок, называющийся геном, определяет всхожесть семян, жирность коровьего молока и во многом даже несносный характер поэта Лермонтова. Естественным образом возникла идея, что если гены одного существа как-то вставить в ДНК другого, то можно быстро «привить» ему нужные свойства, как Мичурин прививал китайку к антоновке.
К концу XX века это научились делать почти в автоматическом режиме. Так возникли трансгенные (то есть с перенесенными генами), или генно-модифицированные, растения и животные. И если раньше для выведения нового сорта, скажем, урожайного крыжовника селекционеру требовалось отобрать растения с самыми крупными плодами, высадить их, через год снова отобрать самые урожайные, потом сделать то же самое еще через год и еще через год — и только лет через 20 получить киви (а это и есть селекционно улучшенный азиатский крыжовник), то теперь специалист вставляет в ДНК крыжовника ген плодовитости из какого-нибудь другого растения и через год получает искомый сорт.
Поэтому генная инженерия, или генная модификация, — это всего лишь ускоренная селекция. Современному сельскому хозяйству требуются сорта растений и животных далеко не только с высокой урожайностью или плодовитостью, но и с массой других свойств. Например, какой бы урожайной исходно ни была картошка, что толку, если ее все равно сожрет колорадский жук? Поэтому успешное генно-инженерное выведение картошки, несъедобной для жука, — огромное достижение: в России чуть ли не треть урожая картофеля съедает не россиянин, а вредное насекомое.
На самом деле мы используем результаты генной инженерии уже довольно давно. Еще сорок лет назад появился искусственный генно-инженерный инсулин, к сегодняшнему дню спасший много сотен тысяч жизней больных диабетом. Столько же лет биотехнологи производят новые антибиотики, гормональные средства и другие лекарства, а также прочие необходимые нам вещества. Так что современная генная инженерия просто расширила область этого производства от веществ до существ.
Более того, все читающие эти строки в известном смысле представляют собой генно-модифицированные организмы, потому что получили половину своих генов от папы, а половину — от мамы. В результате иногда получаются неудачные и даже опасные особи — например, Гитлер или Чикатило. Но не перестанет же человечество из-за этого заниматься — как правило, по ночам, — «генной модификацией»?
«Зеленые» критики генной инженерии уверяют, что чужие гены могут вызвать в человеческом организме страшные последствия. Пресса шумно разрекламировала опыты английского ученого венгерского происхождения Арпада Пуштаи и российской исследовательницы Ирины Ермаковой, в которых (в опытах, а не в указанных персонах) было якобы показано, что кормление крыс картошкой или кукурузой, полученными методами генной инженерии, приводит к заболеваниям животных и высокой смертности их потомства.
Однако вскоре оказалось, что эти опыты методологически крайне небрежны и их результаты совершенно недостоверны. После опровержения опытов Пуштаи этот бедолага здорово сник и от стыда покинул научное пространство, а вот случай госпожи Ермаковой интереснее. Дама накормила генно-модифицированной соей штук девять беременных крыс, а потом пристально рассматривала шкурку и хвостики новорожденных. Мало того что многие крысята просто померли, так у выживших внешний вид был какой-то неважнецкий. Доктор биологических наук Ирина Ермакова сделала отсюда вывод о вреде генно-модифицированной сои, завезенной к нам с мерзкого богопротивного Запада.
Однако по единичным результатам делать далеко идущие выводы категорически нельзя. Вот и госпожа Ермакова провела свои опыты на ничтожном количестве экспериментальных животных. Надо-то было не девять, а хотя бы 90. Или еще лучше — 900 крыс. И вот что интересно — с момента получения своих сенсационных, но методологически неверных опытов прошло уже немало времени, однако повторить их доктор наук не решилась, ссылаясь на отсутствие средств и противодействие врагов — чуть ли не жидо-масонов.
Читать дальше