Карл Саган - Мир, полный демонов - Наука — как свеча во тьме

Как видите, работа Эйнштейна открывается попыткой осмыслить данные опыта, а по возможности — научного эксперимента. Выбор эксперимента зачастую подсказывается господствующей теорией: ученые стремятся проверить эти теории на прочность. «Очевидность» не принимается на веру. Когда-то вполне очевидным казалось, что тяжелое тело должно упасть на землю быстрее, чем легкое. Столь же очевидной считалась способность кровососущих пиявок исцелять почти от всех недугов. И никто не спорил с тем, что какие-то люди от природы и по Божьему замыслу предназначены для рабства. Еще одна очевидность: существует центр Вселенной, и в нем, разумеется, находится Земля. А уж концепция абсолютного покоя прямо-таки взывала к здравому смыслу. Истина может ошеломить, может полностью разойтись с подсказкой интуиции и здравого смысла. Истина рушит давние убеждения. А постигаем мы ее через эксперимент.

Как-то раз, много лет тому назад, физика Роберта Вуда попросили развить за обедом тост «За физику и метафизику». «Метафизикой» тогда называли нечто из области философии, умозрительно познаваемые истины, однако сюда же присоединялась и лженаука. Вуд ответил примерно так:

Физик—человек, имеющий некую идею. Чем внимательнее он ее обдумывает, тем более разумной она ему кажется. Он сверяется с научной литературой. Читает книгу за книгой — идея становится все более многообещающей. Подготовившись таким образом, ученый отправляется в лабораторию и придумывает эксперимент для проверки своей гипотезы. Сложный эксперимент: проверяются различные возможности, доводится до совершенства точность измерений, снижается допустимая погрешность, а дальше — как выпадет жребий. Ученому дорог не «его» результат, а опыт, извлекаемый из эксперимента. В результате этой работы, после долгих и тщательных экспериментов, он может убедиться, что его гипотеза неверна. Тогда он отбрасывает ее, освобождает свой ум от такого заблуждения и движется дальше [25] Физик-первопроходец Бенджамин Франклин говорил: «Сколько прекрасных систем мы строим и вскоре сами рушим, повинуясь эксперименту». По его мнению, этот опыт способствовал «смирению тщеславного человека». .

В этом и заключается различие между физикой и метафизикой, заключил Вуд, поднимая бокал в тосте. Метафизики вовсе не глупее физиков. Просто они обходятся без лаборатории.

Лично я вижу четыре причины позаботиться о том, чтобы наука посредством радио, телевидения, газет, книг, Интернета, тематических парков и школьных уроков достигла каждого гражданина. Непрактично, даже опасно, замыкать какие-либо научные знания в пределах узкой, высококомпетентной и хорошо оплачиваемой касты. Фундаментальные представления и методы науки должны распространяться как можно шире.

• Вопреки многочисленным злоупотреблениям, наука все же остается столбовой дорогой, выводящей развивающиеся страны из бедности и отсталости. От нее зависят национальная экономика и всемирная цивилизация. Большинство стран уже понимают это, поэтому столь значительное число студентов научных и технических отделений американских университетов (наши университеты все еще занимают первые строки в рейтингах) составляют иностранцы. Но хорошо бы и мы в Соединенных Штатах не забывали, что верно и обратное: забросив науку, скатишься к бедности и отсталости.

• Наука обнажает опасности изменяющих мир технологий, в особенности угрозу экологических бедствий, которые могут нас погубить. Наука — опережающая система оповещения.

• Наука раскрывает перед нами историю, природу и судьбу человечества, жизни на Земле, самой планеты и Вселенной. Наконец-то человеку представилась возможность глубоко проникнуть в некоторые из этих тайн. Все человеческие цивилизации обращались к этим проблемам и понимали, насколько они важны. У каждого мурашки бегут по спине, когда он обращается к этим великим загадкам. Когда-нибудь наука принесет нам свой главный дар: объяснит нам наше место в мироздании, кто мы и где в пространстве и во времени.

• Принципы науки и демократии во многом совпадают, порой они нераздельны. Наука и демократия — в цивилизованной форме — зародились одновременно в Греции VII—VI вв. до н. э. Наука облекает властью любого, кто решится ею заниматься (увы, слишком многим систематически в этом мешают). Наука процветает в свободном обмене идей, она не может обходиться без этого, секретность здесь неуместна. В науке нет привилегий и преимущественного статуса. Подобно демократии, наука поощряет нетрадиционные взгляды и спор до хрипоты, требует приводить разумные доказательства, следовать логике, ни в коем случае не лукавить и не подтасовывать факты. Ложные притязания на мудрость наука без колебаний объявит блефом. Это наш оплот против мистики, против суеверия, против попыток религии проникнуть в сферы, где ей нечего делать. Обратимся к научным принципам, и мы без труда распознаем ложь. Наука помогает нам на ходу исправлять ошибки. Чем шире удастся распространить язык науки, ее правила и методы, тем скорее нам удастся сохранить наследие Томаса Джефферсона и отцов-основателей. С другой стороны, никакой демагог доиндустриальной эры не представлял такую угрозу демократии, как современные плоды науки.