Мария Боброва - Марк Твен

Несомненно, автор «Закаленных» не свободен от некоторых буржуазных предрассудков. И тем не менее — много реалистической достоверности в этой книге. Твен создал потрясающие картины, описав путь первых эмигрантов в Калифорнию и Неваду по Великой Американской пустыне. Дорога, усеянная разбитыми фургонами, костями волов и лошадей, ржавыми цепями, могильными холмами, — свидетельство страшных человеческих страданий в этой «самой проклятой стране под солнцем». «Под этим определением я охотно подпишусь», — заявляет юный Твен в письме к матери осенью 1861 года.

Твеновское описание Невады и Калифорнии вошло как классическое в книги американских историков левой ориентации [154].

В значительной своей части «Закаленные» состоят из рассказов о проделках, анекдотов, пародий, шахтерских преданий, приключений путешественников, курьезов, юмористических контрастов, материализованных метафор типа шуток Дэвида Крокета, шаржированных зарисовок. Книга неотделима от народного юмора.

По эмоциональной окраске «Закаленные» близки к «Простакам». Твен с юношеским энтузиазмом и восхищается и негодует. Необычайное, неповторимое в жизни этой страны его привлекает в первую очередь. Он считает, что наилучшим оформлением такого материала является излюбленный в народном юморе анекдот. Из географии Калифорнии Твен выбирает только курьезы, контрасты погоды, исключительные явления природы. Землетрясение — серия анекдотов, гроза — хвастливый рассказ, пустыня — трагическая история. Твен описывает Дальний Запад как страну, где курьезы и казусы ежеминутно встречаются на пути. Это страна жестокая, хаотическая, но какая-то бесшабашно-веселая. По крайней мере так ее воспринимает молодой Твен.

Видимо, в то время и у самого автора было безоблачное (несмотря на приисковые неудачи), неомраченное мироощущение, и его книга поэтому преисполнена юного, беззаботного юмора.

Пассажиру почтовой кареты, зазевавшемуся на погрузку серебряных слитков, роняют на ногу серебряную болванку. Потерпевший вопит благим матом и между всхлипываниями молит: «Виски, виски, виски, ради бога!» В него вливают полпинты, предлагают снять сапог с раздавленной ноги, но он отклоняет помощь и просит еще виски, чтобы утишить приступы боли. Ему дают две бутылки виски, и он тянет их весь день, развалившись в дилижансе и хихикая над соболезнующей ему толпой: нога-то у него пробковая.

Юмор, рожденный контрастом (смерть — веселое приключение, смерть — повод для смеха) [155], много раз используется в книге. Марк Твен целиком в этих случаях сохраняет дерзкий, непочтительный тон народной юморески. Некий Робинс решил надуть назойливого гробовщика, дожидавшегося его смерти. Он покупает у гробовщика гроб за десять долларов с таким условием: если гроб ему после смерти не понравится — гробовщик платит двадцать пять долларов. «Затем Робинс умер. Но на похоронах сбросил крышку гроба, встал в саване и заявил пастору, чтобы тот прекратил представление, потому что он не намерен оставаться в таком гробу». Двадцать пять долларов по суду были взысканы в пользу Робинса.

Сногсшибательной шуткой звучит рассказ о смерти Уилера.

«Он попал в механизм на ковровой фабрике и в какие-нибудь четверть минуты был измолот в мелкие крошки; вдова купила кусок ковра, в который были вотканы его останки, и народ стекался за сотню миль на его похороны. Кусок был длиною в четырнадцать ярдов. Она не хотела его свертывать и решила так и похоронить во всю длину. Церковь была невелика, так что конец гроба высовывался в окно. Они не зарыли его, а поставили стоймя в виде памятника, опустив одним концом в могилу. И прибили на нем доску с надписью…» (пьяный рассказчик начинает засыпать) «… дай бог память — здесь покоится четырнадцать ярдов тройного коко-овра, содержащего все, что было смертного в Уильям-Уильям-се Уи-Уи…», — рассказчик окончательно засыпает.

В рассказе чувствуется легкий шарж на церковную лексику; но внимание автора привлекает не возможность пародирования, а то, что сам рассказ — дерзкий юмористический анекдот на обычную для жизни Невады тему смерти. Тема, которая требовала почтительности, серьезности и уважения, здесь обработана в бесшабашно веселом тоне. В композиции рассказа чувствуется рассчитанное нарастание комических нелепостей, резко дисгармонирующих с обычными представлениями о смерти. Что может быть невероятнее известия о такой кончине — человек воткан в ковер! Начало, так сказать, нелепо трагическое. Следующая фраза уже примешивает элементы неуловимого комизма: «Вдова купила кусок ковра, в который были вотканы его останки». Ковер из тела мужа! Да еще «купила». Ни одна вдова в мире не обладала таким ковром. Недоумение и изумление охватывает читателя (вернее, слушателя). У него расширяются глаза, он поражен, но еще не знает, что ему делать: ужасаться или разразиться хохотом. Композиция рассказа в такой стадии, как будто на чашке весов поровну положено трагического и комического и они находятся в равновесии. Последующие фразы нарушают это равновесие: каждая из них добавляет новую дозу комизма, и вся конструкция анекдота увенчивается нелепейшей могильной надписью.