Мария Боброва - Марк Твен

Не менее зло издевается Твен и над «священными реликвиями». Куски креста господня, гвозди с него и терновый венец путешественники видели… в сорока местах Европы и Азии.

Твен старательно разрушает романтику библейских рассказов, подмечая в них ложь и несуразности. Пересказывая по-своему библейские легенды, он выставляет на первый план жестокость и несправедливость со стороны библейских царей и цариц. Очень смело иронизирует над библейскими сказаниями об Иисусе Навине, об израильтянке Иаиле, «гостеприимно» убившей зашедшего к ней в палатку врага.

Он юмористически обыгрывает христианский миф о Страшном суде. Монахи ордена капуцинов занимаются странным искусством: склеп для погребения монахов изукрашен человеческими костями. «Были тут и стройные своды, сложенные единственно из берцовых костей, и поразительные горки-пирамиды, сложенные только из черепов, солидные архитектурные сооружения различных сортов, возведенные из голеней, локтевых и лучевых костей».

По этому поводу Твен отпускает шуточку в духе фронтира.

«Только прогреми трубный звук в Судный день — тут поднимется такой переполох! Одни из братии могут по ошибке завладеть ногами других, и в суматохе присвоить себе чужой череп — другие…»

Много необузданного молодого задора и веселья в безбожных шутках Марка Твена. Под его обстрел попадают не только европейские «святыни», к американской религиозной обрядности он относится с тем же беспощадным юмором. В этом отношении очень показательна зарисовка посещения зоологического сада в Марселе. Молодым сорванцам — сотоварищам Твена — пришлась по нраву смешная птица. «Сколько спокойной глупости, сколько сверхъестественной важности, сколько напыщенности и невыразимого самодовольства было в ее осанке», — описывает автор. Путешественники как безумные хохотали над «этой штукой», которая «стояла, закрыв глаза, слегка выгнув вперед плечи, с таким видом, как будто заложила руки назад». Птица напоминала проповедника. Насмешники решили, что ей «недоставало только плимутского собрания гимнов».

Буржуазные историки литературы пытаются накрепко привязать Марка Твена к идеологии американского буржуа [69] См. V. W. Brooks, The Times of Melville and Whitman, p. 344; F. G. Emberson, Mark Twain's Vocabulary, p. 9; F. L. Pat tee, A History of American Literature since 1870, N. Y. 1915, p. 12. , но, как видим, автора «Простаков за границей» отделяет беспощадно критическое к ней отношение, продемонстрированное в произведении десятки раз.

Вместе с тем молодой Марк Твен жил многими из тех идей, которые были характерны для его времени и страны. Одной из них была идея общественно-политического превосходства США над Европой. Подобно многим миллионам рядовых американцев, Марк Твен был убежден, что США обладают социальными преимуществами перед Европой. «Клеменс был чрезвычайно удовлетворен результатами Гражданской войны», — утверждал его друг Гоуэлс [70] W. D. Howels, My Mark Twain, Reminiscences and Criticisms, N. Y. & L. 1910, p. 36. .

От этого корня и росло у Марка Твена желание приподнять «американское» над «европейским», и это делает «Простаков» задорно полемической книгой.

Именно поэтому Марк Твен сумел многое увидеть в Европе и правильно оценить. Его зоркий глаз подмечает важные явления в общественной и политической жизни европейских стран.

Так, он рисует итальянскую нацию как «самую благочестивую»; крайнюю нищету и невежество итальянцев он ставит в прямую связь с подчинением итальянцев средневековому институту римско-католической церкви.

Италия — страна папских владений и полицейского режима, страна сказочно богатых соборов и лачуг, страна красоты, классического искусства и ужасающего убожества, страна разжиревших, упитанных священников-паразитов и нищего, голодного населения.

«Взгляните на большой собор во Флоренции — громаду, которая опустошала кошельки ее граждан в течение пятисот лет», — приглашает Твен читателя. Собор для него — олицетворение вековой жадности итальянского духовенства, систематического, узаконенного ограбления населения.

«О сыны классической Италии!.. Почему вы не ограбите вашу церковь?» — восклицает Твен.

Во Франции Твен также видит контрасты между нищетой и роскошью. Описание прекрасных версальских парков и дворцов нарочито противопоставлено картинам безрадостной жизни рабочего сент-антуанского предместья в Париже, где «нищета, нужда, порок и преступления живут рука об руку».

Твен сочувственно относится к революционному французскому народу: тот всегда готов «потребовать к ответу короля».