Сергей Щепотьев - Диккенс и Теккерей

Через своих героев-близнецов Теккерей показывает два взгляда на Войну за независимость. Обе позиции мотивированы достаточно серьёзно, и потому способны «обидеть обе стороны», как говорит в романе об историческом труде Джорджа его тёзка Вашингтон.

Война представляется автору цепью эпизодов, в которых немаловажную роль играет случай. (И, если обратиться хотя бы к воспоминаниям ветеранов — наших современников, это в значительной степени — правда.)

Теккерей много работал над изучением истории Америки и её настоящего и добился, по свидетельству самих американцев, подлинной достоверности созданной им картины. Ст. Вольский, правда, считал, что «писатель был сознательно глух к тем стонам и воплям истязуемых негров, которые услышала Бичер-Стоу... Он, в сущности, согласен с мадам Эсмонд, утверждающей, что для лошадей и для негров необходимо одно и то же: хороший хлыст и мешок кукурузы». Однако Теккерей справедливо указывает на то, что, если бы миссис Уоррингтон сказали, будто сечь рабов нельзя, она бы просто не поняла этого: таков был обычай того времени. Из текста романа следует, что Рэйчел Эсмонд-Уоррингтон наказывает рабов, но лечит их. И в то же время, любя сыновей, сечёт их, как рабов. Такие нравы сохранялись и в более поздний период истории США, описанный в книге Маргарет Митчелл, знавшей ситуацию досконально. А уж если говорить о Бичер-Стоу, то она ведь своим знаменитым романом всего лишь без особого блеска выполняла, выражаясь современным языком, «социальный заказ» журнала аболиционистов...

Нарекания же американцев — современников Теккерея — вызывал только образ Джорджа Вашингтона, показанный в начальных главах при будничных обстоятельствах: многие его соотечественники считали недопустимым «низводить этот возвышенный характер до уровня бытовых сцен и низменных страстей». В этом нет ничего удивительного: хрестоматийным для американского читателя стал романтический образ Вашингтона, созданный лет за сорок до того Ф. Купером. Только в год окончания Теккереем «Виргинцев» умер другой великий романтик, Вашингтон Ирвинг. Американцы, воспитанные на идеальных, справедливых и чистых, как мечта, героях романтической литературы, вероятно, просто не могли тогда адекватно воспринимать ироничности заокеанского реалиста, не видевшего идеала среди себе подобных.

Как и в «Истории Генри Эсмонда», в «Виргинцах» действуют многие реальные исторические лица: писатели Ричардсон, Уолпол, Голдсмит и др.

Упоминается в романе и некий «молодой Грэбстрит, который корреспондирует в три копеечные газеты и описывает внешность и разговор джентльменов, с которыми он встречается в своих клубах», и, конечно, является едким и, в сущности, не слишком уместным выпадом против злополучного Э. Йэйтса...

«Виргинцы», по сути, подвели черту под творчеством Теккерея. Ни «Ловел-вдовец» — переделка его собственной пьесы «Волки и ягнёнок», ни «Приключения Филиппа», где ещё раз возникает образ состарившегося Джей Джея Ридли, ни несущий черты его неувядающего таланта, но неоконченный роман «Дени Дюваль» — ни одно из написанных в последние четыре года жизни произведений не возвысились до вершин его главных романов — этого мудрого и печального Экклезиаста нового времени...

Во время пребывания в Италии, где отчасти писались «Ньюкомы», Теккерей к Новому году написал для детей знакомой графини сказку «Кольцо и Роза», проиллюстрировав её самостоятельно, как и большинство своих произведений. Его иллюстрации вызывали восхищение, хотя сам Теккерей относился к ним как к дилетантским наброскам, ради отдыха от изнурительного писательского труда.

Отдыхал он, однако, не менее бурно, чем работал. Страстно любя дочерей, писатель уделял им много времени, однако вечерами частенько оставлял их у своей матери, в 1860 г. приехавшей из Парижа, а сам пускался в кутежи в разных артистических погребках, где предавался чревоугодию.

Трудно сказать, что больше подорвало силы Теккерея: работа в журналах, лекции, написание романов или количество выпитого и съеденного им за сравнительно недолгую жизнь. Надо полагать, всё понемножку. И ещё — печальная принадлежность к снобам, которую он сам не отрицал.

Его хватило на благородный и красивый поступок: после длившейся несколько лет ссоры с Диккенсом из-за Йэйтса Теккерей за неделю до своей смерти, поговорив с дочерью Диккенса, при встрече с ним протянул ему руку и сказал, что оба они наделали достаточно глупостей и пора положить конец вражде. Но, имея огромное количество поклонников, он всю жизнь не мог внутренне запретить себе наивного желания превзойти собрата по перу, которого сам так высоко ценил. Поистине суета сует. Что ж, ничто человеческое не было ему чуждо. И в то же время, когда с ним говорили о посмертной славе, этот мудрый человек смеялся и уверял, что не может взять в толк, зачем нужна слава, если ты сам уже мёртв...