Ольга Елисеева - Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века

Со своей стороны, министры писали на Корпус жандармов многочисленные жалобы. «Я поседею от этого, — рассуждал Бенкендорф накануне войны с Турцией в 1828 году. — …Когда интриги превзойдут меру моего терпения, я попрошу место… во главе какой-нибудь кавалерийской части» [452] Шильдер Н. К. Указ. соч. Кн. 2. С. 40. . Но оставить «интриги позади фрунта» никак не удавалось. «Трудно действовать, — писал шеф жандармов начальнику Главного штаба И. И. Дибичу. — С каждым днем гнев высших чиновников, а именно генерал-губернаторов обеих столиц растет против меня по той причине, что общественное мнение высказывается за учреждение высшей охранительной полиции» [453] Бенкендорф А. Х. Письмо И. И. Дибичу. Март 1827 г. //Ежегодные отчеты Третьего отделения и Корпуса жандармов // Красный архив. 1930. Т. 1.С. 120. .

Не стоит сразу опровергать этот взгляд, хватаясь за суждения «передовых» представителей общественного мнения. Кроме них были и «рядовые», доведенные безнаказанностью чиновников до отчаяния. Положим, мнения П. А. Вяземского или А. Н. Герцена можно уравновесить высказыванием С. Н. Волконского о голубом мундире как защитнике ссыльных от произвола. А как быть с теми, кто писать практически не умел? Да и говорил не без заминок?

Для Александра Христофоровича все сложилось наилучшим образом. В 1837 году он серьезно заболел, и тут обнаружилось, что справляться о его здоровье пришли толпы очень бедных просителей, дела которых жандармы решили безденежно. Как позднее отмечал начальник штаба корпуса Л. В. Дубельт: «У нас в канцелярии всегда защищались и защищаются только люди неимущие, с которых если бы и хотел, то нечего взять» [454] Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М., 1989. С. 335. . Явное преувеличение, но уже хорошо, что и «неимущие» получали помощь. «Я имел счастье заживо услышать похвальное надгробное слово, — не без иронии вспоминал Бенкендорф. — …Думаю, что я был едва ли не первый из всех начальников тайной полиции, которого смерти страшились и которого не преследовали на краю гроба ни одною жалобою».

В довершение министры юстиции и внутренних дел — Д. Н. Блудов и Д. В. Дашков — принесли начальнику Третьего отделения свои извинения. «Двое из моих товарищей… никогда не скрывавшие ненависти своей к моему месту… оба сказали мне, что кладут оружие перед этим единодушным сочувствием публики» [455] Бенкендорф А. X. Из записок // Николай Первый и его время. Т. 2. С. 134. . Однако действовали названные лица по-прежнему. Дело Кованько завершилось простым увольнением «по домашним обстоятельствам».

Гоголевский Городничий — слишком мелкая сошка, он может и пострадать от ревизии. А вот губернаторы, которых он якобы «обманывал», прибегнут к связям в Петербурге и, вероятно, выйдут сухими из воды.

Часто кажется, что герои гоголевского «Ревизора» хорошо нам известны. Ведь мы знакомимся с ними еще в детстве, и они не преподносят ничего нового, как бабушки и дедушки, сидящие на лавочке. Хотя жили эти люди в другую эпоху и действовали по иным законам. Например, почему Гоголь проявлял столько сдержанного сочувствия к Городничему? Казнокраду из казнокрадов?

Сквозник-Дмухановский «очень не глупый по-своему человек. Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно… Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу с нижних чинов». Образ Городничего так впечатывается в сознание, что кажется, будто другими такие люди и быть не могли.

Мемуарист А. В. Эвальд записал историю, произошедшую с ним уже в конце царствования Николая I. Он ехал с Литейной улицы в Петербурге на Васильевский остров. Его извозчик, «старик очень добрый и словоохотливый», подбадривал свою «худенькую лошаденку… разными причитаниями и наставлениями, вроде тех, с которыми кучер Чичикова Селифан обращался к чубарому». На Невском проспекте седоков обогнал какой-то полковник, который кивнул старику со словами:

«— Здравствуй, брат! Что давно не был? Не забывай, заходи!

Извозчик мой поклонился, сняв шапку, и ответил в след:

— Здравствуй, родимый, зайду как-нибудь».

На удивленный вопрос старик рассказал: «Что ж, барин, такое ему счастье на роду! Он сдаден был в рекруты годов, почитай, тридцать назад, и вот Государь сподобил его дослужиться до полковничьего чина, а скоро, говорит, и генералом будет».

Эвальда заинтересовало взаимное поведение братьев.