Иван Кузьмичёв - «На дне» М. Горького

Так писал популярный в свое время журнал А. Кугеля «Театр и искусство» о пьесе М. Горького. Вполне возможно, что заметка принадлежала самому редактору, относившемуся к пьесе и особенно к её постановке в Художественном театре, мягко говоря, не очень благосклонно.

Сейчас под этими словами, само собой, никто из критиков не подпишется. Но когда нам говорят, что в ночлежке якобы не происходит никаких изменений, что настроение безнадежности только усиливается и т. д., то на память невольно приходят высказывания театрального журнала о гниющих и разлагающихся героях горьковского дна. Между тем «дно» это вовсе не похоже на стоячую лужу. Тут все течет, все изменяется, несмотря на иллюзию неподвижности, создаваемую архаическим единством места действия: в трех актах из четырех действие происходит в одной и той же обстановке — в подвале Костылёва.

Движение времени — безусловный и наивернейший признак движения жизни. Его не удалось оседлать даже ревностным поклонникам пресловутых трех единств, а Шекспир только то и делал, что нарушал так называемое единство времени. Проблема времени в пьесе «На дне», насколько нам помнится, специально еще никем не изучалась. Люди, которые ею займутся, наверняка отметят одну не совсем в драматургии обычную вещь: время в пьесе будет протекать крайне неравномерно. В первом действии, до прихода Луки, оно кажется как бы застывшим. Напоминание Барона: «Квашня! На базар пора…», лишь подчеркивает его тягучую томительную неподвижность.

С появлением Луки время, точно застоявшийся конь на привязи, срывается с места и мчится не останавливаясь. Бубнов в конце первого действия спрашивает Медведева: «Вечером в шашки играть-придешь?» Открывается занавес после первого антракта — и перед нами — . играющие в шашки герои. Оба действия — первое и второе — укладываются в рамки утра и вечера одного-единственного весеннего дня (авторская ремарка к первому действию гласит: «Начало весны. Утро»).

Но сколько больших и малых событий произошло в ночлежке за этот небольшой отрезок времени! Явился в ночлежку Лука, и некоторые ночлежники, поверив ему, словно переродились. Пробудилась к жизни отупевшая от нужды и побоев умирающая Анна; крепко задумался над смыслом своего существования вор и воров сын Васька Пепел, воспрянули духом Актёр и Настя. Смутный, неясный спор о правде и свободе обретает более или менее отчетливые очертания, особенно в диалогах Луки и Бубнова.

Третье действие переносится из подвала на «пустырь». Кроме «пустыря», автор подробно характеризует время действия: «Вечер, заходит солнце, освещая брандмауэр красноватым светом. Ранняя весна, недавно стаял снег. Черные сучья бузины еще без почек». «Голые люди» на голой земле. Но и без этого описания ясно, что временной интервал между первыми двумя актами и третьим — невелик, может быть, всего лишь в несколько дней. Перед нами — та же ранняя весна. Мечется Клещ, не успевший прийти в себя после похорон. Настя с увлечением рассказывает только что прочитанную книжку про любовь, выдавая себя за героиню романа. Актёр зарабатывает два пятиалтынных и находит в себе силы, чтобы не пропить их, откладывает на дорогу. Пепел не без содействия Луки внушает Наташе мысль покинуть Костылёвых и уйти с ним в новую, честную жизнь. Сам Лука поднимается на вершину своего величия, рассказывая легенду о праведной земле. Движение действия набирает такую головокружительную быстроту, что слабонервный, взвинченный Клещ не выдерживает, впадает в истерику.

«Говорите тут — пра-авда! Ты, старик, утешаешь всех… Я тебе скажу… ненавижу я всех! И эту правду… будь она, окаянная, проклята!»

Истерика Клеща — предвестница катастрофы, и катастрофа. разражается. В один миг изменились судьбы многих людей. Искалечена нравственно и физически «тихий ангел, Офелия ночлежки» — Наташа, убит Костылёв, разбились вдребезги мечты Васьки Пепла о новой жизни, стала жертвой собственной злобы и ненависти «мессалина дна» Василиса, исчез Лука.

По всем законам искусства после того, как катастрофа смела добрую треть действующих лиц, над сценой должен был бы опуститься занавес. Но Горький вводит 4-й, дополнительный акт, который показался Чехову чуть ли не лишним.«Однако свершилось нечто невероятное: четвертый акт превращается в основной, в нем происходит то, ради чего написана пьеса, а все предшествующие акты оказываются как бы подготовкой к нему.

Что же в нем происходит?

Почти ничего, если не считать бунта Насти против своих товарищей да самоубийства Актёра. Но это такие события, которые для уяснения сути происходящего едва ли не более значимы, чем, скажем, катастрофа Клеща в третьем действии. Самое же главное — в финальном акте ночлежники предпринимают попытку выяснить, кто такой Лука и что, в сущности, с ними самими произошло. Они не действуют в собственном смысле слова, а рассуждают по поводу уже совершенного. В силу этого заключительный акт имеет ретроспективный характер.