Владимир Бахтин - От былины до считалки

Это теперь каждая бабушка понимает смысл и значение собирательской работы. А прежде между собирателем и сказителем лежала настоящая пропасть. Крестьяне не доверяли собирателю, принимая его за чиновника, барина (чаще они и были чиновниками, господами; Гильфердинг, скажем, имел чин действительного статского советника, что равнялось генеральскому чину). Объясняя, почему не указана фамилия исполнителя одной былины, Рыбников пишет: не спросил фамилии, потому что не хотел пугать его, настораживать.

Невероятно трудным было и само записывание былин: нужно было ведь не просто изложить содержание, а сохранить, зафиксировать на бумаге все самые тончайшие особенности произношения, песенные частицы, растяжения слов, замечания, объяснения исполнителей в ходе пения, их отношение к содержанию былины. Пение продолжалось часами, и долгими часами, весь напряженный, боящийся упустить малейшую деталь, сидел и писал, писал со-, биратель.

Иван Аникиевич Касьянов, единственный из сказителей, оставивший воспоминания о встречах с Гильфердингом, рассказывает:

«…В понедельник поутру явился и размышляю так: что наши уездные господа становые пристава и разные служащие лица весьма гордые, и думал, как явлюсь я к генералу, берет страх и ужас. Затем, перекрестив глаза, и говорю:

«А что господи даст! Если чего и не знаю, да с мужика, так, думается, и не взыщет».

По-видимому, с такими же чувствами шли к Гильфердингу и другие певцы былин. Однако дальше их настроение менялось.

«…Александр Федорович принял меня очень ласково. Но я, видя такое важное лицо, стоял перед ним с дрожащим сердцем. И он, господин, видит во мне перемену и говорит Ефиму Ивановичу (Ефим Иванович — слуга Гильфердинга. — В. Б.): «Налей рюмочку хорошей водки!» Но от которой я отказался, потому что никогда не пивал». Александр Федорович предложил своему новому знакомому чаю. «Когда выпил я, Касьянов, стакан чаю, то поосвежился духом, как будто стало и посмелее. Тогда начал я петь былину о Добрыне Никитиче, а генерал начал сам писать, так очень скоро и успешно, что едва поспеваю я голосом пропевать».

Генерал оказался «человеком очень скромным, смирным и ласковым», и Касьянов вспоминает: «На другой день мне было очень весело».

ОКНО В ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЕ ПРОШЛОЕ

«В некотором царстве, в некотором государстве…»

Эти слова — как позывные перед футбольным матчем: только услышишь— сразу знаешь, что дальше будет. Дальше будет сказка.

Сказки бывают разные. Есть волшебные, или фантастические. Тут действуют такие герои, как Баба-Яга, Кощей Бессмертный, чудесные предметы — дубинка-самобойка, скатерть-самобранка, гусли-самоигры. Есть сказки о животных, похожие на басни. Есть сказки бытовые (их еще называют новеллистическими; «новелла» по-итальянски — «рассказ», «история»). В них речь идет о жизни дореволюционной России: о барине и попе, о поповом работнике, о бедном мужике, о ловком солдате. Бытовая сказка, как показывают ее содержание, ее герои, самая молодая. Волшебная сказка зародилась так давно, что… ни в сказке сказать, ни пером описать.

Ну-ка посмотрим сначала: с какими верованиями связана былина и с какими — волшебная сказка. Специалист может найти в былине отголоски дохристианских, языческих представлений. Но в целом былина никаких религий, кроме христианства, на Руси уже не помнит (а христианство было принято в 988 году). В описании Киева всегда упомянуты церкви. Богатыри крест ведут по-писаному, поклон кладут по-ученому; в знак дружбы они меняются нательными крестами (и потому часто называют друг друга крестовыми братьями). В сознании творцов былин татары-язычники всегда противопоставлены киевлянам-христианам. Но не нужно думать, что былины прославляют религию. Когда Илья Муромец разгневался на князя Владимира, вот что он стал делать:

Скоро он натянул тугой лук,

Кладывает стрелочку каленую,

Стрелял он тут по божьим церквам.

По божьим церквам да по чудным крестам,