Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Первый том «В сторону Свана» прошёл почти незамеченным. Зато второй «Под сенью девушек в цвету», опубликованный в 1919 году, был удостоен престижной Гонкуровской премии. Затем последовали остальные части эпопеи.

При жизни Пруста было издано четыре книги цикла: «В сторону Свана», «Под сенью девушек в цвету», «У Германтов» и «Содом и Гоморра». Последующие три тома «Пленница», «Беглянка» и «Обретённое время» не были завершены писателем и увидели свет уже после его смерти. В настоящее время эпопея Пруста полностью переведена на русский язык. Но если вы не собираетесь читать её целиком, все семь книг, то лучше ограничиться первыми четырьмя, которые были опубликованы при жизни писателя.

Что представляет собой грандиозное произведение Пруста? В его заглавии, собственно, и выражена главная его мысль – поиски утраченного времени. Во многом, хотя это и не надо понимать буквально, это воспоминания автора. Недаром главный герой цикла носит то же имя, что и автор – Марсель. Собственно, есть только одна часть во всей эпопее Пруста – книга, посвящённая любви Свана, которая написана как бы о другом человеке. Всё остальное – это рассказ автора о самом себе. Конечно, это не автобиография. Но здесь действительно в какой-то мере даны воспоминания Пруста.

Хотелось бы сразу подчеркнуть одно важное обстоятельство. «В поисках утраченного времени» – это не мемуары и не исповедь. В мемуарах обычно описываются факты и события, свидетелем которых был автор, люди, с которыми он встречался. В исповеди человек стремится рассказать о самом себе, о собственных переживаниях: его интересует не столько внешний мир, сколько он сам. Произведение Пруста – это не то и не другое. Это нечто совсем особое.

Обычно, когда повествование ведётся от первого лица, герой играет роль автора. Он рассказывает о себе. А здесь автор – герой, а не герой – автор. Что я имею в виду, постараюсь объяснить в дальнейшем. Это мир человеческого сознания. Только правильно меня поймите, но другого мира у человека нет! Это совсем не значит, что нет мира объективного. К примеру, стол существует объективно, но он существует как бы специально для каждого из нас в нашем собственном сознании. Каждый как бы воссоздает его мысленно, в каком-то смысле заново творит его для себя. И может быть, стол, который вижу я, совсем не похож на тот, каким он представляется другим, хотя стол и существует объективно. Можно, конечно, думать, что видишь мир объективно. Но Пруст так не считал. Он знает, что изображает мир своего сознания. Этот мир меньше объективного мира, но и больше него одновременно. А главное – он другой.

Приведу простой пример, чтобы было понятно, о чём речь. Всем прекрасно известно, что Земля вращается вокруг Солнца. Но в мире нашего сознания Солнце вращается вокруг Земли. Кстати, по радио каждый день сообщают, когда солнце восходит и когда заходит, хотя, на самом деле, это не так. Но дело в том, что сами понятия «восхода» и «захода» имеют целый ряд культурных корней и ассоциаций. Все вещи, которые нас окружают, несут в себе некий особый символический смысл. В нашем сознании, отдаём мы себе в этом отчёт или нет, они наделены этим символическим смыслом. И поэтому нельзя сказать, изображает Пруст самого себя, свой внутренний мир или же мир внешний? Он изображает мир своего сознания…

В романе Кафки тоже присутствует мир сознания героя, и там тоже читателю очень трудно определить, где кончается объективность и начинается субъективное… Мы не можем твёрдо сказать, что Кафка описывает в «Процессе»: своё сознание или объективный мир. Грани здесь стёрты.

У Пруста грани не стёрты. Он знает, что изображает именно мир своего сознания. Но он никогда не забывает, что существует и другой мир, который и больше и меньше его внутреннего, субъективного мира. Он не выдаёт мир субъективный за объективный. Этого смешения, которое присуще творчеству Кафки, у Пруста нет.

И второе, может быть, самое главное. Это не совсем воспоминания. Обращаясь в памяти к прошлому, мы выстраиваем его так, как представляем сегодня. Осмысливаем, пытаемся понять, выстраиваем причинно-следственные связи. В романах Пруста этого нет, не это его задача. Ему принадлежит фраза, которую надо воспринять правильно: «Только благодаря забвению мы время от времени вновь обнаруживаем существо, которым мы были раньше, потому что мы уже не мы, а оно, потому что оно любило то, к чему мы теперь равнодушны». Пруст не пытается осмыслить прошлое, он пытается его заново пережить. То, что мы помним, наслаивается на множество других, более поздних впечатлений, и поэтому мы не можем это пережить заново. А пережить мы можем только то, что забыли. Поэтому важно то, что забыто, а не то, что помнится.