Владимир Бахмутский - В поисках великого может быть

Но самая главная перемена, которая произошла в герое – это неожиданно настигшая его любовная страсть. Раньше Клод Фролло довольно легко справлялся со страстями, но, увидев танцующую на площади перед праздничной толпой юную цыганку Эсмеральду, почувствовал, что больше не в силах им противиться. И первым его желанием было уничтожить плясунью, чтобы избавиться от этого мучительного искушения. Он всегда рассматривал всё плотское, чувственное в себе как греховное, звериное, и таким это влечение и оборачивается по отношению к Эсмеральде. Священник хочет погубить девушку или овладеть ею. Он пытается толкнуть Квазимодо на похищение Эсмеральды. Цыганку спасает офицер Феб де Шатопер, в которого она всем сердцем влюбляется. Однажды на место их свидания является Клод Фролло. Пытаясь убить Феба, священник наносит ему тяжелую рану, а виновной объявляет Эсмеральду…

За покушение на жизнь королевского стрелка цыганку заключают под стражу. Эсмеральду ждёт повешение на Гревской площади. И вот в ночь накануне казни в её темницу приходит священник, в котором она узнает Клода Фролло. Он предлагает пленнице бежать вместе с ним, но Эсмеральда отталкивает несостоявшегося убийцу своего любимого Феба.

Фролло получает какое-то неизъяснимое наслаждение, видя беспомощность и обреченность Эсмеральды:

«…Во мне возник человек, которого я в себе не знал. Я пытался прибегнуть ко всем моим обычным средствам: монастырю, алтарю, работе, книгам. Безумие! О, сколь пустозвонна наука, когда ты, в отчаянии, преисполненный страстей, ищешь у неё прибежища! Знаешь ли ты, девушка, что вставало отныне между книгами и мной? Ты, твоя тень, образ светозарного видения, возникшего однажды передо мной в пространстве. Но образ этот стал уже иным, – тёмным, зловещим, мрачным, как черный круг, который неотступно стоит перед глазами того неосторожного, кто пристально взглянул на солнце. Не в силах избавиться от него, преследуемый напевом твоей песни, постоянно видя на моем молитвеннике твои пляшущие ножки, постоянно ощущая ночью во сне, как твоё тело касается моего, я хотел снова увидеть тебя, дотронуться до тебя, знать, кто ты, убедиться, соответствуешь ли ты идеальному образу, который запечатлелся во мне, а быть может, и затем, чтобы суровой действительностью разбить мою грезу. Как бы то ни было, я надеялся, что новое впечатление развеет первое, а это первое стало для меня невыносимо. Я искал тебя. Я вновь тебя увидел. О горе! Увидев тебя однажды, я хотел тебя видеть тысячу раз, я хотел тебя видеть всегда. И можно ли удержаться на этом адском склоне? – я перестал принадлежать себе. Другой конец нити, которую дьявол привязал к моим крыльям, он прикрепил к твоей ножке. Я стал скитаться и бродить по улицам, как и ты. Я поджидал тебя в подъездах, я подстерегал тебя на углах улиц, я выслеживал тебя с высоты моей башни. Каждый вечер я возвращался ещё более завороженный, ещё более отчаявшийся, ещё более околдованный, ещё более обезумевший! Я знал, кем ты была, – египтянка, цыганка, гитана, зингара, – можно ли было сомневаться в колдовстве? Слушай. Я надеялся, что судебный процесс избавит меня от порчи. Когда-то ведьма околдовала Бруно Аста; он приказал сжечь её и исцелился. Я знал это. Я хотел испробовать это средство. Я запретил тебе появляться на Соборной площади, надеясь, что забуду тебя, если ты больше не придёшь туда. Но ты не послушалась. Ты вернулась. Затем мне пришла мысль похитить тебя». ( Книга восьмая. IV. Lasciate ogni speranza).

Фролло с каким-то сладострастным восторгом наблюдает за муками Эсмеральды:

«… Я мог бы сосчитать каждый шаг на твоём скорбном пути; я был там, когда этот дикий зверь… О, я не предвидел пытки! Слушай. Я последовал за тобой в застенок. Я видел, как тебя раздели, как тебя, полуобнаженную, хватали гнусные руки палача. Я видел твою ножку, – я б отдал царство, чтобы запечатлеть на ней поцелуй и умереть, – я видел, как эту ножку, которая, даже наступив на мою голову и раздавив её, дала бы мне неизъяснимое наслаждение, зажали ужасные тиски «испанского сапога», превращающего ткани живого существа в кровавое месиво. О несчастный! В то время как я смотрел на это, я бороздил себе грудь кинжалом, спрятанным под сутаной! При первом твоём вопле я всадил его себе в тело; при втором он пронзил бы мне сердце! Гляди! Кажется, раны ещё кровоточат». (Книга восьмая. IV. Lasciate ogni speranza).

И всё же ненависть Фролло к Эсмеральде, как пишет Гюго, это извращённая форма его любви: «Он думал о безумии вечных обетов, о тщете целомудрия, науки, веры, добродетели, о ненужности бога. <���…> Он разворошил всю таившуюся в глубинах его сердца ненависть, всю злобу и беспристрастным оком врача, который изучает больного, убедился в том, что эта ненависть и эта злоба были не чем иным, как искажённой любовью». (Книга девятая. I. Бред).