Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

Впрочем, у Достоевского случаются фразы прямо-таки разбойные: «Карета загремела. Я поцеловал десятирублёвую» («Подросток»).

Одна литературная дама, желая, очевидно, выставить меня, тогда весьма юного, дурачком, знакомя с кем-то, представила так: «Серёжа у нас человек оригинальный: читает Достоевского и смеётся».

То, что эта писательница ничего не слышала о стихии комического у Достоевского, — не беда, беда, что она не смеялась, читая Достоевского.

Но если комическое у Достоевского, кажется, и не оспаривается недамами, то Лев Толстой традиционно почитается писателем без улыбки. Не совсем это так. Улыбаться, да ещё и весьма ехидно, в своих сочинениях он умел. В местах, зачастую как бы не совсем уместно выбранных.

В доме умирающего графа Безухова князь Василий заходит к одной из княжон. «Что, случилось что-нибудь? — спросила она. — Я уже так напугалась. — Ничего, всё то же: я пришёл поговорить с тобой, Катишь, о деле, — проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. — Как ты нагрела, однако, — сказал он».

А вот примеры из «Анны Карениной».

Лёвин и Стива Облонский обедают, и Облонский затевает разговор о супружеских изменах: «Положим, ты женат, любишь жену, но ты увлёкся другой женщиной…». Лёвин возражает: «Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы… всё равно как не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же прошёл мимо калачной и украл бы калач. — Глаза Степана Аркадьича блестели больше обыкновенного. — Отчего же? Калач иногда так пахнет, что не удержишься».

Каренин приходит к знаменитому адвокату по делам развода. Мрачный и важный адвокат «сел на председательское место. <���… > Но только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат, с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение».

В Петербурге Стива Облонский остановился у родственника, «шестидесятилетнего князя Облонского Петра, только что вернувшегося из-за границы.

— Мы здесь не умеем жить, — говорит Пётр Облонский. — Поверишь ли, я провёл лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию… Совсем стал старик. Только душу спасать остаётся. Поехал в Париж — опять справился».

Вечером, дома у Петра, Стива слышит «грузные шаги людей, несущих что-то тяжёлое. Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Пётр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу…».

Из «Воскресения»: «Этот протоиреев сын сейчас станет мне “ты” говорить», — подумал Нехлюдов и, выразив на своём лице такую печаль, которая была бы естественна только, если бы он сейчас узнал о смерти всех родных, отошёл от него…».

Достоевский влиял и на тех, кто яростно отвергал его.

Смердяков рассказывает о матери своей Смердящей: «На базаре говорили, а ваша маменька тоже рассказывать мне пустилась по великой своей неделикатности, что ходила она с колтуном на голове, а росту была всего двух аршин с малыим. Для чего же с малыим, когда можно просто с “малым” сказать, как все люди произносят? Слёзно выговорить захотелось, так ведь то мужицкая, так сказать, слеза-с, мужицкие самые чувства. <���… > Я с самого сыздетства, как услышу, бывало, “с малыим”, так точно на стену бы бросился».

Ведь это Бунин живьём, какой-нибудь его Шаша…

Трудно не разделить пафос бунинской издёвки по поводу ранних сочинений М. Горького: «что такое и какого рода этот талант, создавший, например, такую вещь, как «Песня о Соколе», — песня о том, как совершенно неизвестно зачем «высоко в горы вполз уж и лёг там», а к нему прилетел какой-то ужасно гордый сокол».

Беда не в том, что Иван Алексеевич маленько передёргивает: сокол не прилетел к ужу, а упал с неба, разбитый в храброй битве — на этом, собственно, и стоят сюжет и мораль «Песни», конечно, не являющей литературных достоинств и просто вкуса. Беда в том, что в этот же год, что и Горький свою «Песню», Бунин публикует в «Орловском вестнике», а спустя шесть лет перепечатывает в столичном «Курьере» рассказ «В погоду», действующие лица которого змея, жаба, улитка, ворона, «скептик-жук». Они произносят монологи: змея о буржуазной морали, жаба о благоразумии, улитка о себе как о «человеке в футляре», жук осуждает молчащую красавицу-лилию…

Бунин отмечает, что рассказ «Макар Чудра» начинается на редкость пошло: «Ветер разносил по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны…» и т. д. Но как начинается «В погоду»? «Перед вечером надвинулись тучи, налетел в потемневшем воздухе и зашумел проливной дождь. Но на закате снова внезапно ударили сквозь тучу ослепительные стрелы солнца» и т. д. Можно и ещё набрать из раннего Бунина тех пошло-литературных фраз и ритмов, которые так яростно изобличал он не только у Горького, но и у Куприна и других, вроде того что «соловьиная голосистая песня торжественна и звучит любовью страстной и кипучею». В старости он стыдился и проклинал первые печатные свои опыты, «умоляя разных литературных гробокопателей не искать и не печатать… я многое печатал только по той бедности, в которой часто бывал» («К моему завещанию»). Но отчего в те же поздние годы он считал возможным побивать собратьев их ранними печатными пошлостями? Да уж в чём в чём, но в справедливости Ивана Алексеевича заподозрить трудно.