Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

Про жестоких не скажу, но розовый цвет лица бывает у постоянно пьющих, тогда как запойный, в долгом периоде трезвости, цветом лица порока своего не заявляет.

Улита Никитишна. Смотри, не пьёт ли?

Карп Карпыч. Опять ты всё врёшь! Кто нынче не пьёт! Улита Никитишна. То есть ты спроси, во хмелю-то он каков? Карп Карпыч. Ну, вот это дело!

Улита Никитишна. Потому другой смирный во хмелю, так это нужды нет, всё равно что непьющий.

Обычно считается, что пьянство идёт об руку с неряшеством, ленью, необязательностью, неумением сосредоточиться, что не совсем так. Конечно, быт законченного алкоголика, понятно, не слишком комфортен, но в делах крепко пьющий человек, если он ещё не вовсе распался, сохраняет во многих отношениях примерную обязательность и работоспособность. У алкоголика время строго отмерено, в эту щель между похмельем и опохмелкой (повторяю, речь идёт о труженике) надо успеть вместить самое важное на сегодня, будь то укладывание асфальта или сотворение страницы. Утверждаю, что людей умственного труда постоянная выпивка вынуждает быть собранным и в мыслях, и в форме, и, естественно, лаконичным, если угодно даже строгим, и пример тут Веничка Ерофеев и ещё много-много. Тот же Сергей Довлатов. И — Александр Александрович Блок.

Нынче сделалось дурным тоном мешать: на человека употребляющего за чопорным столом параллельно водку и пиво, косятся, а уж ежели он и вина подпустит вслед, тем более креплёного, так в глазах окружающих прочитает себе приговор: «Алкаш!».

И не так уж и нынче, а давненько: вспомним вопрос Воланда Стёпе Лиходееву в знаменитой сцене похмелья: «Однако! Я чувствую, что после водки вы пили портвейн! Помилуйте, да разве это можно делать!».

И всё же страх пред «смешиванием», видимо, уже порождение советской эпохи, не в последнюю, думаю, очередь, из-за снижения качества напитков и продуктов и из-за скоротечности их употребления. Ибо читаем: «Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Лёве № 50 рядом с бутылкой пикона» (В. Гиляровский. Москва и москвичи).

Встретились не где-нибудь, но в легендарном московском трактире Тестова, не кто-нибудь, но звезда петербургской сцены — Далматов, крупный инженер Григорович, и король репортёров Гиляровский. И требуют: «К закуске чтобы банки да подносы, а не кот наплакал». Балыки, окорока, икра нескольких сортов, поросёнок и прочее. И — вот такая алкогольная смесь. (Пикон, кстати говоря, это род ароматной эссенции, добавлялся в крепкие напитки непосредственно перед употреблением, как, скажем, тоник в джин или настой полыни в водку при приготовлении абсента.) Но и этого набора гурману-рассказчику мало и он пеняет старому официанту:

«— Кузьма, а ведь ты забыл меня.

— Никак нет-с… Извольте посмотреть.

На третьем подносе стояла в салфетке бутылка эля и три стопочки. <���… >… по рюмке сперва белой холодной смирновки со льдом, а потом её же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье… <���… > Выпили по стопке эля «для осадки».

А мы, далёкие и обнищавшие потомки, мы, нынешние актёры, журналисты, инженеры, конечно, не «под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печёнок», но, выпив всё же с аппетитом и наливая вслед пусть не эля, но тоже пивка, говорим: «для лакировки». И значит, жива великая традиция!

Задолго до Гиляровского книгу под названием «Москва и москвичи» (1842–1850) написал Михаил Загоскин, и это описание московских достопримечательностей и нравов, естественно, не обошлось и без интересующей нас темы.

Разумеется, и прежде автор русского бестселлера начала XIX века романа «Юрия Милославский» не обходил употребление алкоголя в отечестве, но выразительных страниц (впрочем, таковых у Загоскина и вовсе днём с огнём поискать) практически нет. Разве что вычитал я в его «Рославлёве» (1831), что очищенную водку называли ещё «зорной», да там же забавный патриотический протест русских помещиков в 1812 году:

«— Аминь! — закричал Ижорский. — Ну-ка, господа, за здравие царя и на гибель французам! Гей, малый! Шампанского!

— Нет, братец, — перервал Буркин, — давай наливки: мы не хотим ничего французского.

— В том-то и дело, любезный! — возразил хозяин. — Выпьем сегодня всё до капли, и чтобы к завтрему в моём доме духу не осталось французского.