Сергей Боровиков - В русском жанре. Из жизни читателя

«Констанция. Но я уже старуха…

Свеколкин. Я бы не сказал. Вам, например, даже не поздно заняться каким-нибудь производительным трудом!»

Такой вот, пролетарский, что ли, юмор…

…Поразительна судьба этого писателя! Начав публиковаться в юном возрасте, он пережил всех современников, пройдя в фотографиях путь от хорошенького мальчика, затем несколько декадентского молодого человека в изящной толстовке и с длинною папиросой в длинных пальцах (фото с Есениным), бравого лауреата с трубкой и знаками лауреатских отличий, задумчивого усталого мудреца зрелой старости и наконец кривогубого отшельника, приобретшего к концу жизни реноме некоего «гуру». Он и в самом деле был очень одарён, но никто ещё не взял на себя труд нелицеприятно обозреть литературный путь этого писателя, в мастерстве приспособленчества никак не уступающего, но, пожалуй, превосходящего многих своих переделкинских односельчан.

Что нравится мне в Леонове, так это его ненависть к знаку кавычек: он по возможности заменяет их разрядкой. А ведь когда-то я был очарован его игрушечными ранними поисками, зачитался поначалу и Вором, пока не сделалась слишком очевидной железная воля автора, за шиворот тянущего героев во главе с Митькой Векшиным к правильному финалу.

Главный минус «Золотого телёнка» пред «12 стульями» — отсутствие Воробьянинова, которого не может заменить сборное трио: Балаганов — Паниковский — Козлевич.

Одно из пиковых мест в «Зависти» пьяная речь Кавалерова, обращённая к посетителям пивной:

«Вы… труппа чудовищ… бродячая труппа уродов, похитившая девушку… Вы, сидящий справа под пальмочкой, — урод номер первый. Встаньте и покажитесь всем… Обратите внимание, почтеннейшая публика… Тише! Оркестр, вальс! Мелодический нейтральный вальс! Ваше лицо представляет собой упряжку. Щёки стянуты морщинами, и не морщины это, а вожжи; подбородок ваш — вол, нос — возница, больной проказой, а остальное — поклажа навозу… Садитесь. Дальше: чудовище номер второй… Человек со щеками, похожими на колени… Очень красиво! Любуйтесь, граждане, труппа уродов проездом… А вы? Как вы вошли в эту дверь? Вы не запутались ушами? А вы, прильнувший к украденной девушке, спросите её, что она думает о ваших угрях? Товарищи… (я повернулся во все стороны) они… вот эти… они смеялись надо мною! Вот тот смеялся… Знаешь ли ты, как ты смеялся? Ты издавал те звуки, какие издаёт пустой клистир… <���…> Девушка! Кричите! Зовите на помощь!» И т. д.

По-моему подобный скандал задолго до Олеши куда виртуознее написал Куприн:

«И всё-таки я презираю вас, хамы, всеми фибрами совей души! Вы, кажется, смеётесь, молодой идиот в розовом галстуке? — обратился он вдруг к кому-то за соседним столиком. — Кто вы такой? Вы приказчик? Камердинер? Бильярдный шулер? Парикмахер? Ага! Улыбка уже исчезла с вашего лошадиного лица. Вы — букашка, вы в жизни жалкий статист, и ваши полосатые панталоны переживут ваше ничтожное имя. Да, да, смотрите на меня, жвачные животные! Я был гордостью русской сцены, я оставил след в истории театра, и если я пал, то в этом трагедия, болваны! А вы — Славянов обвёл широким пьяным жестом всех глазевших на него встревоженных людей, — вы мелочь, сор, инфузории!..» («На покое»). Я даже склонен предположить, что именно повесть Куприна послужила для Олеши источником вдохновения в сцене скандала.

В 50-е годы, в начале их, ещё при Сталине, возобновилось издание собраний сочинений. И их выписывание. И собирание.

Тома открывались, как и положено, двойным разворотным титулом. Но лишь выпускаемые «Худлитом» по подписке, а в приложениях к журналу «Огонёк» контртитул отсутствовал, и для понимающего человека огоньковские быстрые и длинные, как пулемётная лента, собрания были второсортными. Для высоколобых же были немногие академические собрания, выпускаемые издательством АН СССР, затем названном «Наукою». Больше никакие издательства собрания не выпускали, кроме, кажется, «Детгиза». Впрочем, вру: драматургию издавало «Искусство», да и вообще профильные издательства по своей тематике что-то выпускали. Да и Совпис, помнится, издал А. Н. Толстого.

Это было какое-то упорядочение, наверняка, после какого-то постановления.

И выпускались собрания сочинений преимущественно классиков, здравствующих литераторов крайне мало. Если не ошибаюсь, после войны издали в очень похожих тёмно-синих упаковках, на прекрасной немецкой бумаге. Гладкова, Павленко, Федина, Леонова, Эренбурга, кого ещё? националов, кажется, Упита, Василевскую, Лациса, Горбатова, почему-то тогда не издали Фадеева и Шолохова, а лишь в конце 50-х (зато Шолохова «Огонёк» погнал один стереотипный восьмитомник за другим).