Джордж Стайнер - Толстой и Достоевский. Противостояние

Имея в виду обстоятельства жизни и тяготы Достоевского, во время которых он писал первую часть «Идиота», остается дивиться точности и уверенности его ходов. Внезапный жест (пощечина Гани, пощечина Шатова, поклон Зосимы перед Дмитрием) — это язык необратимого. После такого жеста мгновенно опускается тишина, но когда диалог возобновляется, его тон и наше восприятие отношений между персонажами — уже иные. Напряжение столь велико, что всегда есть риск, будто речь сейчас перерастет себя и перейдет в действие, обернется ударом, поцелуем или эпилептическим припадком. Слова заряжают контекст энергией и подспудным насилием. Жесты, в свою очередь, столь ошеломительны, что они резонируют внутри языка — но не в виде отстраненно пересказанной физической реальности, а как взрывной образ или метафора, высвобожденная силой синтаксиса (и здесь я говорю о синтаксисе в самом широком смысле). Отсюда — двусмысленная и галлюцинаторная атмосфера в изображении Достоевским физического действия. Что именно перед нами — то, что сказано, или же то, что совершено? Наши колебания показывают, насколько «достоевский» диалог драматургически точен. И в этом — суть драмы: речь есть движение, а движение — речь.

Опустим дальнейшие инциденты и осложнения в Ганином семействе. Около половины десятого князь Мышкин приходит к Настасье на званый вечер. Князя не приглашали, но его затягивает в водоворот. Генерал Епанчин, Тоцкий, Ганя, Фердыщенко и прочие гости с нетерпением ожидают Настасьиного решения о браке. Где-то в городе рыщет Рогожин в поисках нужной суммы и в итоге набирает ее. Квартира Настасьи — в типично «достоевском» и сценическом духе: создается впечатление, что там — три стены, и она буквально открыта для буйного вторжения Рогожина или для тихого проникновения князя. Дабы скоротать тянущееся время, Фердыщенко предлагает «великолепнейшую и новую» игру (она в самом деле была в те времена в ходу). Все гости по очереди должны рассказать «самый дурной поступок» из своей жизни. Тоцкий проницательно замечает, что эта «смешная идея» (Достоевский позднее снова воспользуется ею в готическом рассказе «Бобок») — лишь «хвастовство особого рода». Первый жребий достается Фердыщенко, и тот вспоминает про мелкую кражу, в которой он сознаваться не стал, а вину возложили на несчастную служанку. Эта тема преследовала писателя, она вновь появится в более одиозном виде в «Бесах». Возбужденный обещанием Настасьи раскрыть «один поступок» из собственной жизни, Епанчин повествует свою историю. Она очевидно происходит из пушкинской «Пиковой дамы», которая оказала влияние на «Игрока», предыдущий роман Достоевского. Тоцкий признается в жестоком розыгрыше, который косвенно привел к гибели одного его молодого приятеля.

Эти три истории сгущают атмосферу истерической откровенности, которая помогает Достоевскому сделать близящуюся развязку правдоподобной; они в миниатюре являют собой аллегории и размышления о более широкой трактовке добра и зла в масштабах всего романа; и они разрешают неизбежную ситуацию вынужденного бездействия. Но когда Тоцкий завершает свой рассказ, Настасья, вместо того чтобы принять эстафету в игре, вдруг категорично обращается к Мышкину:

«— Выходить мне замуж или нет? Как скажете, так и сделаю.

Афанасий Иванович [Тоцкий] побледнел, генерал остолбенел; все уставили глаза и протянули головы. Ганя застыл на месте».

Проза между строчками диалога напоминает сценическую стенограмму: просто фиксируется положение актеров. Как написал Мережковский: «Рассказ [у Достоевского] — еще не текст, а как бы мелкий шрифт в скобках, примечания к драме… это — построение сцены, необходимых театральных подмосток; когда действующие лица выйдут и заговорят — тогда лишь начнется драма».

«— [Замуж] за… за кого? — спросил князь замирающим голосом.

— За Гаврилу Ардалионовича Иволгина, — продолжала Настасья Филипповна по-прежнему резко, твердо и четко.

Прошло несколько секунд молчания; князь как будто силился и не мог выговорить, точно ужасная тяжесть давила ему грудь.

— Н-нет… не выходите! — прошептал он наконец и с усилием перевел дух.»

Настасья объясняет, что подчинила свою судьбу «идиоту», поскольку он — первый из встреченных ею людей, наделенный истинностью духа. Хотя это заявление — ключевая часть парадокса «Идиота» (знак равенства между невинностью и мудростью), оно, тем не менее, несправедливо. Рогожинская честность — двойник мышкинской и почти столь же абсолютна. Его христианское имя «Парфен» означает «целомудренный». Услышав приговор князя, Настасья сбрасывает с себя оковы. Она не примет деньги Тоцкого и жемчуг генерала Епанчина — «подарите супруге». Завтра она начинает новую жизнь: