Евгений Брандис - Знакомьтесь - Жюль Верн!

6

Герою романа «Путешествие к центру Земли» (1864) профессору Лиденброку принадлежит изречение: «Все чудеса природы, как бы необыкновенны они ни были, всегда объяснялись физическими затонами». Это произведение было откликом на очередную научную сенсацию. Французские ученые Мильн-Эдвардс и Катрфаж на основании неопровержимых палеонтологических данных доказали, что человек существовал уже и в четвертичном и в третичном периодах, которые принято было называть «допотопными». Тем самым предыстория человечества отодвинулась в глубь времен. Несмотря на сопротивление церкви, «предыстория» быстро получила признание. Жюль Верн, не желая отставать от науки, дополнил переиздание романа тремя новыми главами. Путешественники встречают человека-гиганта («праадамита»), пасущего стада мамонтов на берегах подземной реки. Профессор Лиденброк рассказывает своим спутникам о новейших палеонтологических находках, ссылаясь на Мильн-Эдвардса и Катрфажа.

Книга была переведена на русский язык и особым циркуляром министра внутренних дел П. А. Валуева признана «весьма безнравственной по своей тенденции». Роман «Путешествие к центру Земли» предложено было удалить из ученических и детских библиотек. «Для революционных шестидесятников, — пишет исследовательница детской литературы А. П. Бабушкина, — Дарвин и Жюль Верн были разрушителями поповских взглядов, пропагандистами материалистического мировоззрения. Чтение их формировало душевные качества, делающие юное поколение способным в будущем выдерживать борьбу со злом, с насилием». Так воспринимала творчество Жюля Верна передовая общественность России.

Как же совместить естественнонаучную патетику «Необыкновенных путешествий» с ортодоксальным католицизмом автора, который так старательно подчеркивали все его французские биографы? Одна из самых больших заслуг Жана Жюль-Верна — развенчание и этой легенды. Он внимательно прослеживает на всем протяжении своего труда эволюцию религиозных взглядов писателя, от догматической веры, в которой его воспитал отец, до отказа от церковных обрядов и перехода к деизму, граничащему со стихийным материализмом. «Он остался деистом и продолжал эволюционировать в сторону от религии, сохраняя лишь какие-то основы христианского учения, прежде всего — мораль». Этот вывод подтверждается многочисленными примерами, и все становится на свои места. Вера в благотворные силы науки вытесняла из его сознания бога. Когда Елена Гленарван обратилась к Паганелю с восклицанием: «Да поможет нам бог!» — географ уточнил: «Он нам поможет, мадам, если мы себе сами поможем».

Этцель, близкий но своим взглядам к атеизму, немало способствовал постепенному отходу писателя от ортодоксальной религии. И вместе с тем в вопросах политических издатель проявлял большую осмотрительность, чем его автор, выросший на идеях Сен-Симона и осуждавший любые формы угнетения человека человеком.

Этцеля толкали к осторожности прежде всего цензурные требования. Считаясь с издателем, Жюль Верн нередко шел на уступки, но случалось и так, что долго и упорно сопротивлялся, не желая сдавать позиций. Дискуссию в письмах вызвал, в частности, образ капитана Немо.

Жюль Верн хотел его сделать поляком. Писатель сочувствовал польским повстанцам, участникам революции 1831 и 1863 годов. Репрессии царского правительства против освободительного движения в Польше вызывали его возмущение. В польском вопросе, как истинный республиканец, он был на стороне передовой общественности России, Франции и всего мира, но не мог не посчитаться с мнением издателя, учитывавшего сложность политической ситуации: Александр II относился нейтрально к войнам Наполеона III, а тот сохранял нейтралитет в польском вопросе, хотя и не изгонял из Франции эмигрантов-поляков. К тому же капитан Немо, выступающий в роли мстителя, должен был топить русские корабли и отвечать перед судом совести за гибель людей, в большинстве неповинных в политике царского правительства. В таком варианте боевые действия Немо, не говоря уже о цензурных препятствиях, не вызвали бы безраздельного сочувствия читателей. Но и предложение Этцеля превратить его в героя аболиционистского движения в США, мстящего южанам за гибель жены и детей, показалось Жюлю Верну вовсе не приемлемым: законодательная отмена рабства негров после победы северян в Гражданской войне лишила бы подобные акты мщения первостепенного смысла.

Из приведенных писем к Этцелю видно, как постепенно формировался образ одного из самых значительных героев Жюля Верна. В общем, несмотря на изменение биографии. Немо остался таким, как и был задуман: патриотом угнетенной страны, восстающим против угнетателей, революционером, символом возмущения против тирании. Вынужденная жестокость героя уравновешивается его гуманизмом. По верному замечанию автора, ненависть Немо к угнетателям — лишь следствие беспредельного сочувствия угнетенным. Отсюда и «взрывчатое содержание романа»: «Немо ведет речи, которые могли нравиться благородным сердцам, защитникам угнетенных народов, но кое-что из того, что он говорил, могло встревожить мирных буржуа, привязанных к установленному порядку». Вместе с тем никак нельзя согласиться с интерпретацией героической личности Немо в духе современных «хиппи»: «Он, как ни странно, является и прообразом человека наших дней, целиком предавшегося мятежу против всевозможных общественных ограничений».