Владимир Скороденко - Предисловие к сборнику Современная английская новелла

Другое ходячее представление — об английской замкнутости и любви к одиночеству. Пенелопа Джиллиат не согласна с тем, что это черта национального характера. По ее мнению, дело здесь не в наследственности, а в образе жизни общества.

Классическая английская литература, не раз трактовавшая «хоум» (home — дом, домашний очаг) британца как его приют и пристанище в море жизненных невзгод, оставила несколько образов-символов, воплотивших идею домашнего уюта и сердечного тепла. Это образы детей и образы домашних животных. Современная британская новелла тоже обращается к этим образам, но раскрывает их в ином качестве: здесь они часто передают крах семейного уюта и отсутствие сердечного тепла. Так, у Грина в рассказе «Конец праздника» действуют дети — не какие-нибудь бездомные сироты, а отпрыски более чем состоятельных родителей, у мальчиков есть отец и мать, своя комната, игрушки, няня-гувернантка; у них есть все, кроме одного: семьи. Взрослые, которым в литературе, как и в жизни, всегда отводится роль защитников малышей, выступают у Грина палачами ребенка. Такими их делают эгоизм, черствость и обожествление «хорошего тона», этой мнимости, которую они небезуспешно вдалбливают в детские головы.

Собаке и кошке, знаменитой английской Пуссл — непременным участникам теплой компании, собирающейся у домашнего очага, — также нашлось место в рассказах сборника. Но одноглазый кот Полифем приходит к героине Боуэн, чтобы лишний раз напомнить своим видом о нелюбимом человеке. Что касается пуделя Гектора в гротеске Во («На страже»), то он выступает уже и вовсе как орудие злого, поистине чудовищного рока.

История двух псов, Билла и Джека, — сюжет новеллы Лессинг «Повесть о двух собаках». Казалось бы, писательница следует здесь анималистской традиции, давно сложившейся в английской литературе и обновленной на пороге XX века Редиардом Киплингом. И верно, поведение, повадки и «психология» животных описаны очень точно, с присущим автору умением так воссоздать жизненный эпизод, что изображенное приобретает черты документальной хроники. Но Лессинг интересуют не псы — ее занимают люди. За сюжетной канвой рассказа о недолгом веке отбившихся от дома собак явственно проступают контуры самого «дома» и облик его обитателей. Человеку нелегко понять бессловесную тварь, но еще труднне понять другого человека, пускай самого дорогого и близкого. Об этом и об особенностях семейного уклада британских колонистов в Африке и пишет здесь Лессинг, чье детство и юные годы прошли в Родезии. Содержание ее новеллы на поверку оказывается куда глубже, чем того требует жанр рассказа о животных, а выбранные ею главные «персонажи» нисколько не мешают, скорее даже помогают этому: недаром говорится, что собаки похожи на своих хозяев.

Разрушение привычной картины традиционного существования неизбежно связывается писателями с изменениями в общественном сознании и даже, как в новелле Грейвза «Крик», с изменениями в индивидуальной психике человека. Безумие Кроссли и тот пластический, «фактурный» кошмар, в который выливается его бред, — символ сознания, заплутавшегося в мире фикций и неразрешимых противоречий. Введенная в ткань новеллы притча о расщепленных душах-камушках (своеобразный рассказ в рассказе) как бы подытоживает размышления автора над жизнью человека в недобром к нему мире.

Отношение английских художников слова к морали «среднего класса» достаточно определенно, потому что ясна основа этой морали — всепроникающее и всеподчиняющее право собственности и «личного интереса». Другое дело нравственные нормы так называемых непривилегированных классов. Ведущие тенденции послевоенного развития Британии не могли не затронуть сознания рабочего человека. Планомерно осуществляемый «сверху» процесс вытравливания классового сознания, воспитания у рабочих чувства собственности, этого шестого чувства, которое отличает человека-потребителя от человека труда, дал известные результаты, и писатели это зафиксировали.

В новелле Чаплина «Загородные ребята» рассказчик, паренек из рабочей семьи, — уже почти сложившийся собственник без капитала. Он вкусил от сладкой отравы обладания вещью и не собирается рисковать своим подержанным мотоциклом даже ради лучшего друга, которого, по собственным словам, знает с пеленок. Тонкая интуиция художника помогла Чаплину «схватить» и запечатлеть еще одну закономерность: разрастание чувства собственности не исключает, а скорее, предполагает нравственное одичание, ведущее к бессмысленной жестокости и слепой жажде разрушения.