Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XIX вв. — М., 1967. — С. 126.
Там же. — С. 149.
Колесников В. П. Записки несчастного… — С. 75.
Там же. — С. 76.
Лотман Ю. Статьи по типологии культуры. — Тарту, 1973.
Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. — М.; Л., 1959. — С. 310.
Ср. слова М. Лунина: «Народ мыслит, несмотря на глубокое молчание. Доказательством, что он мыслит, служат миллионы, тратимые с целью подслушивать мнения, которые мешают ему выразить». И стремление не дать народу выразить свои мысли, и намерения эти мысли «подслушивать» в равной мере свойственны самодержавию.
«Лицом бел и чист, волосы на голове и бровях светлорусые, редковатые, глаза серые, нос невелик, островат, когда говорит — заикается» ( Штрайх С. Я. Указ. соч. — С. 32).
Крылов И. А. Соч. — М., 1946. — Т. 3. — С. 181.
Наше понимание проблемы условности в искусстве см.: Философская энциклопедия. — Т. 5. — М., 1970. — С. 287–288 (статья «Условность в искусстве», совместно с Б. А. Успенским).
См.: Бахтин M. M. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975.
Пропп В. Я. Морфология сказки. — 2-е изд. — М., 1969. — С. 26.
Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. — С. 450.
Шевырев С. П. О значении Жуковского в русской жизни и поэзии // Москвитянин. — 1853. — Кн. 2. — № 2. — Отд. 1. — С. 83.
Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. — М., 1937–1949. — Т. VIII. — С. 232. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте.
Ср.: «Я нахожу три таких основных особенности, принципиально отличающих роман от всех остальных жанров: 1) стилистическую трехмерность романа, связанную с многоязычным сознанием, реализующимся в нем; 2) коренное изменение временных координат литературного образа в романе; 3) новую зону построения литературного образа в романе, именно зону максимального контакта с настоящим (современностью) в его незавершенности» ( Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. — С. 454–455).
Бахтин М. Указ. соч. — С. 451.
Вопреки мнению Г. А. Гуковского, концепция безусловного господства среды над волей и поведением личности (и, следовательно, ее моральной безответственности) не присуща реализму XIX в. как таковому. Она рождается лишь в отдельные моменты обостренной полемики и находит свое наиболее адекватное художественное выражение в бессюжетном очерке. Перерождение очерка в роман (например, «Кто виноват?» Герцена) начинается с того момента, когда поглощение человека средой начинает восприниматься не как объективный и неизбежный закон, а как зло, достоинство же человека — мериться его способностью противостоять давлению внешних сил. Динамическое соотношение давления внешних обстоятельств и внутренней самобытности личности, соотношение фатализма и свободы сделается в 1840-е гг. волнующей литературу проблемой именно потому, что очевидной сделается сила исторических и социальных условий, влияющих на поведение человека.
Подробнее о роли этих образов в творчестве Пушкина и Гоголя см. в настоящем издании статью, посвященную «Повести о капитане Копейкине».
Мы говорим о «двойном» герое, поскольку джентльмен-разбойник (как и всякие образы-двойники) — результат раздвоения единого персонажа-оборотня, что подтверждается, в частности, легким «склеиванием» этих фигур. Естественное сочетание: днем светский человек — ночью разбойник (ср. Якубович в планах «Романа на кавказских водах»: днем картежник, любовник — ночью «черкес») — может заменяться инверсией: джентльмен среди разбойников — разбойник среди «людей света». В первом случае герой принадлежит двум мирам и страшен своей мимикрией: куда бы он ни попал, он неотличим от «других». Это Чичиков. Во втором случае он везде чужой и всегда противостоит окружающему. Таков типичный герой Вальтера Скотта: тори среди вигов, виг среди тори, английский офицер в Шотландии, шотландский бунтовщик в Англии. На противопоставлении этих двух типов построена антитеза Гринев — Швабрин. Сложно сочетаются оба аспекта в Дубровском.
Читать дальше