Ханс Гюнтер - По обе стороны утопии. Контексты творчества А.Платонова

В этой связи вспоминается и идеологически сознательная лошадь Пролетарская Сила в «Чевенгуре» [442] См.: Яблоков Е. Указ. соч. С. 182–185. . Она привыкла к ободряющему выкрику «Роза» и «самостоятельно предпочитала одну дорогу другой и всегда выходила туда, где нуждались в вооруженной руке Копенкина», который «действовал без плана и маршрута, а наугад и на волю коня» (110). Традиционно лошадь символизирует благородное существо, превосходящее человека своими мифическими или божественными качествами [443] Богатый материал о мотиве лошади у Хлебникова и других представителей авангарда можно найти в работе: Holthusen J. Tiergestalten und metamorphe Erscheinungen in der Literatur der russischen Avantgarde (1909–1923). München, 1974. О метаморфозе в русском авангарде см.: Флакер А. Метаморфоза // Russian Literature 20 (1986). Vol. 1. P. 31–41. . Так, например, Синий всадник Кандинского, по словам самого художника, должен пробуждать в зрителе способность «восприятия духовной сущности в материальных и абстрактных вещах» [444] Кандинский В. Избранные труды по теории искусства. 2-е изд. М., 2008. Т. 1. С. 327. . В образах Копенкина и Пролетарской Силы духовное начало уступает идеологическому [445] По словам О. Тимофеевой (Бедная жизнь: Зоотехник Високовский против философа Хайдеггера // Новое литературное обозрение. 2010. № 106 С. 104), платоновские коммунисты «буквально узнают в животных самих себя и проецируют на них свою собственную революционную страсть». . Если светлый рыцарь Георгий на картинах Кандинского борется за освобождение девицы из власти змея, то неистовый Копенкин ведет во имя своей Розы борьбу с гидрой контрреволюции. Не случайно Платонов пользуется знаменитым прообразом сервантесовского Росинанта для пародического снижения высокого образа лошади. Ироническое представление ошеломительного «сверхчеловеческого» ума лошади является как бы изнанкой той высокой оценки, которую часто придают лошади как существу, обладающему особым даром провидения [446] Jung C. G. Symbole der Wandlung. Zürich, 1952. S. 474. . Не удивительно, что лошадь предстает у Платонова в ироническом ракурсе именно в таких произведениях, как «Чевенгур» или «Котлован», в которых идеологическое мышление доводится до абсурда.

Судя по всему, Платонов предпочитает лошади более скромных животных — коров, собак, черепах или совсем невзрачных маленьких зверей. В этой связи можно назвать амбивалентный символический образ рыбы, которая своей немотой соотнесена не только с царством смерти, но и с истиной [447] Яблоков E. Указ. соч. С. 185–190. . Особое место отводится воробью как птице бедных [448] Корниенко Н. «Добрые люди» в рассказах А. Платонова конца 30–40-х годов // Творчество Андрея Платонова. Исследования и материалы. СПб., 2000. Кн. 2. С. 6. Имеются в виду такие произведения, как «Чевенгур», «Нужная Родина», «Алтеркэ», «Любовь к Родине», «Путешествие воробья», «Московская скрипка». . Маленькие животные превозносятся и в рассказе «Тютень, Витютень и Протегален». Витютень считает себя «пророком последней, гонимой, ненавидимой всеми и пожираемой твари — червей, мошек, рыбок, травы и тающих облаков, ибо и они пожираются в небе ветром» [449] Платонов А . Собрание. Усомнившийся Макар. С. 325. . Здесь, как и во многих других рассказах, проводится параллель между невзрачными животными и детьми, поскольку, по убеждению блаженного героя рассказа, «малые мира возьмут себе мир» [450] Там же. С. 326. . Маленькие животные являются воплощением презираемой, незащищенной жизни, которая была особенно ценна для Платонова [451] См.: Брель С. Культурные контексты поэтики «живого-неживого» А. Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 2000. Вып. 4. С. 240. .

Игра на грани человеческого и животного начала характерна и для эпизода с медведем-молотобойцем, который вместе с девушкой Настей занимается раскулачиванием в «Котловане». Он бьет молотом «человечески» и радуется будущему наслаждению, когда ему обещают водку на вечер. Медведя, у которого «утомленно-пролетарское лицо» и который поседел от горя, потому что жил с людьми, хотят «как можно скорее избавить от угнетения» [452] Платонов А. Собрание. Чевенгур. Котлован. Далее ссылки на «Котлован» даются в тексте с указанием страниц в скобках. . Очищая деревню от кулаков, он мстит мужикам за то, что они когда-то плохо поступали с ним, причем чудесным образом он «мог почти разговаривать от злобы» (505).

Не удивительно, что отношения между девушкой и зверем очень близкие, родные: «Ей было хорошо, что животное тоже есть рабочий класс, — а молотобоец глядел на нее как на забытую сестру, с которой он пожировал у материнского живота в летнем лесу своего детства» (503). Взаимодействие животного и человеческого начала иногда принимает откровенно пародийный характер. Когда Настю уверяют в том, что медведь тоже за Сталина, она говорит: «Звери тоже чуют!» (502). Эта фраза перекликается с одобрительными словами Чиклина в адрес активиста: «Ты чуешь классы, как животное» (507). Не случайно ребенку и зверю свойственна одна и та же беспощадная наивность в борьбе с кулачеством. В «Котловане» нередко амбивалентная игра метаморфоз находится на грани страшного и смешного. Подобно «организованным» лошадям, медведь оказывается более сознательным, чем Вощев, которому стало грустно, «что зверь так трудится, будто чует смысл жизни вблизи, а он стоит на пороге и не пробивается в дверь будущего» (519).