Георгий Адамович - «Я с Вами привык к переписке идеологической…» - Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972)

Глинка Глеб Александрович (1903–1989) — писатель, член литературной группы «Перевал» (в 1927–1932 гг.), консультант издательства «Советский писатель», во время войны попал в плен, находился в лагере для военнопленных в Польше, после войны жил во Франции, затем в Бельгии и в США, сотрудник «Нового журнала».

Г.А. Глинка выступал 15 февраля 1956 г. в нью-йоркском Русском литературном кружке на собеседовании, посвященном книге Адамовича «Одиночество и свобода», на котором он, в частности, заявил: «Пришло время, когда наша зарубежная литература должна окончательно преодолеть столь характерную для Адамовича сладкую боль своего эмигрантского самосознания. <���…> Новых эмигрантов трудно увлечь романтикой сожаления и одиночества. Нашей литературе не нужны стоны и жалобы на одиночество и незамеченность целых поколений» (Троцкий И. Проблемы зарубежной литературы // Новое русское слово. 1956. 22 февраля. № 15579. С. 3).

«Опыты» откликнулись на «Незамеченное поколение» рецензией М.М. Карповича (Опыты. 1956. № 6. С. 101–104), а затем статьей Ф.А. Степуна «“Новоградские” размышления по поводу книги B.C. Варшавского “Незамеченное поколение” и дискуссии о ней» (Там же. № 7. С. 45–57).

Речь о книге: Червинская Л.Д. Двенадцать месяцев. Париж: Рифма, 1956. Вероятно, именно во время этого обеда произошел инцидент, о котором Адамович написал Червинской в недатированном письме: «Сцена у Гингеров — в порядке вещей, и если форма была не совсем обычно<���й>, то сущность остается такой же. N’e parlons plus <���Не будем больше об этом говорить (фр.)>. И не ссорьтесь с Гингерами никогда, п<���отому> что они — Ваши друзья, и Вы сам<���а> это чувствуете. У Вас вообще больше друзей, чем Вы считаете, но дружба не есть согласие и одобрение каждого слова, каждого поступка. Скорей наоборот» (BAR. Coll. Adamovich).

Рецензируя шестой номер «Опытов», Адамович написал: «“Заметки на полях”

В. Маркова меня озадачили. Из авторов, появившихся в нашей печати после войны, это один из тех, с которым связаны большие надежды. Но до чего он боек, небрежно поверхностен, многословен, с налетом “легкости в мыслях необыкновенной”! В его коротеньких заметках кое-что остроумно. Удивляет, однако, самая мысль эти заметки представить на суд читателей: это — будто крохи с некоего роскошного стола. А в данном случае никакого стола еще нет» (Новое русское слово. 1956. 3 июня. № 15681. С. 8). Заметка Вишняка «Об “Опытах” № 6» появилась почти одновременно в «Новом русском слове» (1956. 10 июня. № 15688. С. 8) и «Русской мысли» (1956. 12 июня. № 911. С. 5). Формально она была откликом на статью Адамовича «Опыты», но речь в ней шла почти исключительно о Маркове: «Характеристика Гоголем Хлестакова, мне представляется, — не покрывает полностью того, что на своих трех страничках изобразил Заратустра из “Опытов”. Я имею в виду не только выпад против Е.Д. Кусковой, сделанный с ученым видом знатока, опирающегося на авторитет Маяковского, якобы “воспевшего” “г-жу Кускову” в свое время, когда эта заслуга принадлежит не Маяковскому, а Демьяну Бедному. Меня возмутила, конечно, выходка г. Маркова по адресу русской общественности.

Он пишет: “Глава о Чернышевском в ‘Даре’ Набокова — роскошь! Пусть это несправедливо, но все (?) ведь заждались хорошей оплеухи ‘общественной’ России”.

По молодости ли лет, возрастной незрелости, или по эстетскому безразличию к справедливому и несправедливому, В. Марков мог не знать и не ощущать “оплеухи”, нанесенной российской общественности еще в октябре 17-го года единомышленниками Демьяна Бедного и Маяковского. Но как решились опубликовать эту непристойность руководители “Опытов”, если они стремятся продолжать “традицию” русской литературы?» (Русская мысль. 1956. 12 июня. № 911. С. 5).

«Заметки на полях» (Опыты. 1956. № 6. С. 62–66), в которых В.Ф. Марков задел Е.Д. Кускову и Н.Г. Чернышевского, вызвали в литературных кругах эмиграции своеобразный скандал. Самые маститые присяжные критики эмиграции — каждый по своей причине — обратили внимание на Маркова, чему он был совсем не рад. 2 июня 1956 г. Г.П. Струве писал В.Ф. Маркову из Парижа: «На Вашу статью получил крайне возмущенный отклик от М.В. Вишняка. Он в совершенном ужасе, просит меня даже по дружбе что-то “сделать” с Вами, пробрать или проучить. Я не могу, поскольку не знаю, в чем дело. Но очевидно речь идет о чем-то недопустимом, что Вы написали по адресу Е.Д. Кусковой (кстати, я с этой замечательнейшей 87-летней женщиной провел несколько интереснейших вечеров в Женеве — я ведь специально для нее туда ездил) и еще более “недопустимой” фразы о Чернышевском а propo сиринского “Дара”. Судя по приведенной Вишняком цитате фраза действительно малоуместная. <���…> Боюсь, что в том, на что указывает Вишняк, сказалось не раз замеченное мною у Вас озорство и отсутствие “решпекта” к вещам, которые заслуживают иного» (Собрание Жоржа Шерона. Лос-Анджелес). Марков ответил Струве 8 июня 1956 г.: «Писал я все это давно, когда еще шла газетная дискуссия между Кусковой и Яновским. Теперь же все уже читали саму книгу Варшавского, гораздо более широкую по содержанию, и мои замечания кажутся особенно легковесными и неуместными. К тому же Иваск сильно “обработал” все (вот когда прочитаете, услышите, что звучит местами совсем как Иваск — а значит и усиляет впечатление развязного легкомыслия. <���…> Очевидно, придется наложить на себя какой-то “обет молчания”» (Hoover Institution Archives. Stanford University. (Далее — Hoover.) Gleb Struve Papers. Box 105. Folder 9). 17 июня 1956 г. Ю.П. Иваск сообщил Маркову о развитии сюжета: «10-го было собрание “Опытов”. Что там творилось… Сперва о Вас. Разговоров было много. Все признали, что Марков талантлив, но два часа обсуждали Вашу оплеуху и один час пенис Поплавского. <���…> На меня большое впечатление произвел Вишняк — еще недавно был он моложавый самодовольный адвокат-социалист, а тут он явился рыдающим Иеремией. Я постарался его успокоить. Что делать — Чернышевский для него святой, как Никола для бабы. Это вера. Ульянов и Коряков сказали, что Ваши заметки не на художественной высоте, но вместе с Завалишиным отмежевались решительно от Чернышевского и Вишняка. Но Варшавский и я, мы поняли Марка Веньяминовича, и я с ним еще долго беседовал по телефону. Ваша оплеуха по сути и по контексту добродушна. Но теперь я вижу, что надо было и оплеуху, и пенис (Поплавского) опустить, чтобы не дразнить гусей. Кое-кто грозил почтенной доброй издательнице и мне американской тюрьмой! <���…> Не принимайте всего этого так горячо. Адамович Вас ценит. Вишняка мы успокоим. Таланты Ваши признаны» (Собрание Жоржа Шерона. Лос-Анджелес).