Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда» - Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

Читали ли Вы в № 8 «О<���пытов>» статью Ульянова [205] Ульянов Н. Мысли о П.Я. Чаадаеве // Опыты. 1957. № 8. С. 50–72. о Чаадаеве? Ответить собирается Адамович [206] Ответа Адамовича не последовало. .

Прочел (во время гриппа) шмелевское «Лето Господне» — быт, еда, старая Москва — описано хорошо, и люди живые, но очень уже даже и для моего поколения отдаленные.

Крепко жму руку.

Ваш Ю. Терапиано

18. II.58

Дорогой Владимир Федорович,

Муж Яссен будет здесь в мае — тогда выяснится, как будет действовать в дальнейшем «Рифма» и кто будет ею заведовать, т. к. Маковский стал очень стар и ему уже не по силам ездить в типографию и т. п.

Посылаю Вам вырезку статьи о «У Золотых ворот» [207] Терапиано Ю. «У Золотых ворот». Сборник //Русская мысль. 1958. 11 января. № 1159. С. 4–5. , где есть опять о Вас, и, в доказательство, что мнения всегда бывают разные, отзыв из «Р<���усской> м<���ысли>» [208] Форштетер М. Морис Сандоз: Имитация «Португальских сонетов» Елизаветы Баррет-Броунинг (Женева) // Там же. 18 февраля. о переводах Ел<���изаветы> Броунинг Цетлиным и Астровым.

А о Рильке — после моей статьи [209] Терапиано Ю. Избранное из P.M. Рильке. Александр Биск // Там же. 1 февраля. № 1168. С. 4–5. о книге Биска переводчики начали мне посылать переводы Рильке и других иностранных поэтов «на оценку», т<���ак> что уж и не рад, что дал им повод к такой щедрости!

В Париже были две интересных выставки: 1) «рисунков Сахары» (доисторическая живопись на скалах в Хоггаре, копии, сделанные учеными и художниками) и 2) выставка картин 30-летнего художника Buffet (смесь «новой манеры» со «старой»), замечательного экспрессией, динамикой и сочетанием красок («La vie de Jeanne d’Arc»).

В русском же литературном Париже событий нет, да и боюсь вспоминать о них, т. к. «события» теперешние = похоронам.

Желаю Вам поскорее покончить с диссертацией и начать писать статьи и стихи.

И<���рина> Н<���иколаевна> и я шлем Вам и Вашей семье сердечный привет.

Ваш Ю. Терапиано

P. S. Недавно был на собрании поэтов — хвалили Вашу статью о поэзии Г. Иванова в «Опытах» [210] Марков В. О поэзии Георгия Иванова // Опыты. 1957. № 8. С. 83–92. .

20. IV.58

Дорогой Владимир Федорович,

Рад буду, если Вам удастся через два месяца снова начать литературную деятельность — статьи и прозу.

Вы подняли очень больной вопрос — «к чему в эмиграции писать по-русски?».

В прежнее время, т. е. до последней войны, мы все верили, что когда-нибудь написанное здесь дойдет до России и станет там напоминанием о целом ряде забытых понятий — о ценности человеческой личности, о свободе, о Боге.

Поэт Довид Кнут сравнивал то, что пишется в эмиграции, с запиской в бутылке, брошенной в море [211] Возможно, выступая на каком-либо из эмигрантских вечеров, Довид Кнут и произносил нечто подобное, но в его публикациях такого сравнения найти не удалось. Однако может быть, что это ошибка памяти Терапиано. Сравнение это не раз приводил в своих работах Д.С. Мережковский, см., напр.: Мережковский Д.С. Тайна Запада: Атлантида-Европа. Белград, 1930. Ч. 1.С.7. .

Теперь — нет уже уверенности в том, что мы, «старшее» поколение, доживем до «времени больших перемен», но для Вас время — еще не столь жестокий приговор — пишите с тем же чувством, как когда-то писали мы (пусть мы были только наивными идеалистами! и пусть эти слова в какой-то мере патетичны…).

Мне кажется, лучшее, что случилось в эмигрантской литературе, — это как раз наше «неумение» и «нежелание» писать на чужих языках и для иностранцев. Один Сирин — не в счет. Он ведь чувствовал себя англичанином в Кембридже и в то время, когда его сверстники (среди которых были люди породовитее Набоковых и побогаче их) умирали на фронте Добровольческой армии, а затем — дробили камни и работали на заводах в Европе.

Но, кроме двух-трех еще таких же «русских иностранцев», все зарубежные писатели писали и пишут до сих пор по-русски. (Переводы на иностранные языки — другое дело.)

Адамович выпустил одну книгу по-французски [212] Adamovitch G. L’autre patrie. Paris: Egloff, 1947. — и сразу же наговорил там чепухи, несмотря на весь свой ум, т. к. русский писатель, ставший французским, — немедленно тускнеет и глупеет, слишком уж мы все в России — русские (даже потомки обрусевших иностранцев, как, например, я).

Но именно поэтому так тяжело и трудно сейчас. Для меня не вопрос «зачем?» представляется роковым, а внутренняя опустошенность нашей души, внутренняя невозможность сейчас чему-то до конца отдаться, «загореться». Или все очень устали, или же атомная атмосфера так влияет, но сейчас труднее думать о духовных вещах, отвлечься от «плоского сегодняшнего дня», думать о «вечном».