Андрей Ранчин - Путеводитель по поэзии А.А. Фета

Корневые звуки слов воздействуют сильнее, чем, например, звуки в составе суффиксов, так как теснее связаны со смыслом. Но я счел возможным выделить в ключевых словах все повторы названных выше согласных звуков.

Слова царства, снега входят в смысловое поле ‘зима’, скопление согласных рств как бы передает трудность высвобождения весны из обители холода. Можно утверждать, что а. р, с, т, н выполняют в стихотворении противоположные функции. Но допустима и иная трактовка: происходит как бы «подтапливание» «зимних» слов «весенними» звуками.

Текст, как и в других случаях, дается по изд.: [Фет 1959]. В этом издании тексты напечатаны по последним прижизненным публикациям, но при воспроизведении этого стихотворения сделаны пунктуационные изменения в соответствии с новыми правилами: точка с запятой в конце шестой строки, точка в конце шестой и точка в конце двенадцатой строк заменены восклицательным знаком. См. текст стихотворения в составе переизданного сборника 1863 г.: [Фет 2002, т. 1, с. 266].

«Вечернее освещение» — почти обязательный признак варианта русской элегии, созданного прежде всего В. А. Жуковским; но в центре художественного мира этой элегии «находится созерцающий и размышляющий элегический герой» [Вацуро 1994, с. 56, 57]. В фетовском «Вечере» такого героя как персонажа нет.

Такая деталь, как яркие края облаков, восходит к немецкой поэзии XVIII века, в частности, она встречается у Ф. фон Маттисона, чье творчество хорошо знал В. А. Жуковский (см.: [Вацуро 1994, с. 131]). Цветовой эпитет «золотое», «золотистое» характерен для пейзажей неба у немецких романтиков (ср., например, «золотые закатные тучи» и небо у Л. Тика: [Тик 1987, с. 15, 83, 104–105]), чье творчество было хорошо знакомо и Жуковскому, и Фету. Из русских авторов — современников Фета этот образ унаследовал такой близкий к нему поэт, как Я. П. Полонский (облаков «пурпур золотистый» в стихотворении «Прогулка верхом» [Полонский 1986, т. 1, с. 43]).

Ср.: «Сравнением с ныряющею ласточкою поэт, очевидно, хотел намекнуть на коренную жажду сверхчувственного, потустороннего познания, присущую духу человеческому» [Никольский 1912, с. 33].

Показательно высказывание Фета в платоновском духе, содержащееся в письме И. С. Тургеневу от 5 марта 1873 года: «Не вещь дорога, а ее первообраз» [Фет 1982, т. 2, с. 206].

См. об этом мотиве в поэзии Ф. И. Тютчева: [Левин 1990]; [Лотман 1996].

Так, из четырнадцати стихотворений, анализируемых в этой книге, такая рифмовка встречается помимо стихотворения «Заря прощается с землею…» в восьми: это «Кот поет, глаза прищуря…», «Облаком волнистым…», «Шепот, робкое дыханье…», «Еще майская ночь», «Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали…», «Учись у них — у дуба, у березы», «Еще одно забывчивое слово…», «Одним толчком согнать ладью живую…». В стихотворениях «Сосны» и «На качелях» рифмовка отчасти аналогичная — «обратная»: нечетные строки с мужскими окончаниями, четные — с женскими.

О фетовских рифмах см., например: [Klenin 1987]; [Klenin 1988].

В квадратные скобки заключены отвергнутые автором черновые варианты. — Л. Р.

Ср.: Стихотворение «Сияла ночь. Луной был полон сад; лежали…» принадлежит к типу «композиции, расчленяющей стихотворение на две смысловые части — повторение последней строки второй строфы в конце четвертой (завершающей) строфы <���…>» [Ковтунова 2003, с. 77].

Ср. о связи любви и красоты, прежде всего музыкальной, в автобиографическом рассказе «Кактус» (1881): «Напрасно вы проводите такую резкую черту между чувством любви и чувством эстетическим, хотя бы музыкальным. Если искусство вообще недалеко от любви (эроса), то музыка как самое между искусствами непосредственное к ней всех ближе» [Фет 1988, с. 260].

Невозможно согласиться с утверждением, что в стихотворении «понимание бессилия искусства обусловливает трагическую окраску переживаний лирического героя» [Буслакова 2005, с. 240]. Слезы в фетовском произведении — слезы не бессилия, полноты чувств. В таком значении это слово часто встречается у Фета: «Эти грезы — наслажденье! / Эти слезы — благодать!» («Эти думы, эти грезы…», 1847); «Травы в рыдании» («В лунном сиянии», 1885); «Росою счастья плачет ночь» («Не упрекай, что я смущаюсь…», 1891), «тихая слеза блаженства и томленья» («Нет, даже не тогда, когда, стопой воздушной…», 1891). Такая трактовка слез характерна для романтической традиции. Ср. и «слезы» в пушкинском «Я помню чудное мгновенье…» или, например, запись в дневнике В. А. Жуковского: «Удивительный вечер на берегу озера, тронувший душу до слез: игра на водах, чудесное изменение, неизъяснимость» (запись от 27 августа 1821 г.; цит. по: [Веселовский 1999, с. 382]).