Дмитрий Сегал - Пути и вехи - русское литературоведение в двадцатом веке

Важным направлением в истории этой борьбы стала многообразными нитями связанная с творчеством Бориса Пастернака и историей его мужественного противостояния советской власти история нового русского литературоведения.

Как было уже сказано, Вячеслав Всеволодович Иванов и Владимир Николаевич Топоров стояли у его истоков. Их дружба с начавшим приезжать в Советский Союз в 1956 году Романом Якобсоном вкупе с их собственными научными интересами помогла оформиться замечательному и в высшей степени оригинальному научному направлению, в котором почти в равной мере слились до того полагавшиеся совершенно не сочетаемыми научные дисциплины, а именно, теоретическое и дескриптивное синхронное языкознание, языкознание сравнительно-историческое, литературоведение в его самых разнообразных аспектах и новейшие исследования в области математических наук, в частности, теории информации, теории вероятностей, теории алгоритмов, математической логики. В дальнейшем оба учёных, их друзья, коллеги и ученики добавили к этим направлениям и другие, как, например, киноведение и теория кино (Вяч. Вс. Иванов), философия (В. Н. Топоров), философия буддизма (А. М. Пятигорский и В. Н. Топоров), мифология (Иванов, Топоров, Мелетинский) и т. д. и т. п. Это крупное направление сначала называлось структурным языкознанием или структурализмом, позднее оно стало известным как семиотика, а теперь, в более исторической номенклатуре, оно известно под именем московско-тартуской школы. Соответственно, излагая то, что, как я полагаю, больше относится к литературе, приходится, увы, проходить мимо весьма значительных содержательно и важных в историческом плане аспектов этого направления, касающихся более специальных моментов всех этих «ингредиентов».

С самого начала я хочу подчеркнуть одну центральную черту этой школы — её постоянную и неуклонную оппозиционность власти и враждебность к официальной коммунистической идеологии. В этом смысле новое русское литературоведение стало верным наследником заветов ордена русской интеллигенции с её непременным протестом против всякого угнетения, подавления свободы и независимости. Существенным различием стала замена старой идейности с её культом простого народа новой идейностью, приоритетом которой стала свобода творчества. Эта оппозиционность была столь очевидной и столь вездесущей, что каждый раз отмечать её наличие просто невозможно.

Именно в работах Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова пафос новой идейности, пафос утверждения свободного творчества был выражен с наибольшей силой. При этом в случае Вяч. Вс. Иванова этот пафос нашёл свое замечательное подтверждение и в его общественной активности в связи с ситуацией вокруг Бориса Пастернака, но не только там, а и в энергичной деятельности учёного по созданию новых, до той поры неизвестных возможностей для научных исследований в широкой области, связанной с языкознанием, включая и литературоведение. Что же касается В. Н. Топорова, то здесь я должен упомянуть его поистине эпохальное выступление в 1957 году в Институте языкознания Академии наук СССР на дискуссии о лингвистическом структурализме [34] Топоров В. Н. Выступление в дискуссии на тему: «Соотношение синхронного анализа и исторического изучения языков» 14 и 15 марта 1957 г. В книге: «О соотношении синхронного анализа и исторического изучения языков». М., 1960. С. 83–86. . Сам факт такого симпозиума был делом неслыханным, и многие из тогдашних «вождей» языкознания (упомяну лишь Н. Чемоданова и М. Гухман) находились в этой связи в состоянии настоящей паники. Но то, как выступил совсем молодой тогда Владимир Николаевич, было подобно порыву свежего чистого воздуха. Достаточно лишь вспомнить о том, что он публично упрекнул тогдашнюю советскую науку в провинциализме и безнадёжном отставании от науки на Западе, в странах, где никто и ничто не препятствует свободе исследования.

Надо в этой связи подчеркнуть то важнейшее обстоятельство, что новая идейность всегда выступала в неразрывной связи с тем, что я обозначил как новая религиозность. Тема исследования, обращение к определённым объектам изучения, особый интерес к мифологическим и религиозным текстам, а в литературе — выбор поэтов и писателей, запрещённых или замалчиваемых режимом, в академической деятельности — стремление к созданию новых структур и рамок деятельности, новых изданий, поиск новых возможностей публикации на Западе, в общественном плане — открытая поддержка событий и фигур, оппозиционных сталинизму, — всё это в течение довольно долгого времени способствовало выработке новой свободной и открытой атмосферы, в которой научный поиск и выработка новых путей и методов исследования вдохновлялись ценностями новой идейности и новой религиозности и, в свою очередь, придавали этим ценностям весомость и серьёзность.