Вениамин Каверин - Письменный стол

Я уже не говорю о том, как экономно и смело Вы противопоставили своего типично русского Дон Кихота толпе пошляков и подлецов с их мелкими характерами, с их трусостью перед жизнью, Вы поставили острый и современный вопрос, Вы коснулись сегодняшней проблемы — наступления пустоты на косную, тёмную, зверски самолюбивую жизнь. Вы убедительно раскрыли вредное и жадное, поразительное по своему ничтожеству стремление: «Все для себя».

Письмо моё затягивается, и я не могу подтвердить примерами того факта, что характеры решительно всех персонажей (в том числе и второстепенных) выписаны отчётливо и смело, кстати, несомненно, по той причине, что Вы удачно подобрали актёров. Только одип пример. Вы вернули на сцену талантливую Целиковскую, дав ей возможность показать, на что она способна в том случае, когда соблюдены художественные условия задачи.

Удалось и то, что Стивенсон называл «паутиною», утверждая, что эта «паутина» есть непременное достоинство гармоничных произведений: в Вашем фильме внутренняя естественная связь происшествий соединяется «под одной крышей» задуманной композиции.

Это далеко не всё, что мне хотелось сказать Вам, но, может быть, при встрече, когда я буду здоров, мы поговорил! более подробно.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Каверин

Редкие из нас, литераторов, могут сравнить 20–е годы с 70–80–ми и одним взглядом окинуть всё, что произошло за эти 60 лет в литературе. Мне посчастливилось: я был вольным или невольным участником многих событий в литературе за эти годы, и, пожалуй, я могу попробовать решить эту трудную задачу. Трудную потому, что она — со многими неизвестными, пе поддающимися расшифровке. Мне помогает то обстоятельство, что в молодые годы я был историком русской литературы XIX века и учился у талантливых людей, которые умели заглядывать в будущее, смело шагая через свои ошибки. Возможно, что и я ошибался и ошибаюсь во многом. Но ещё Ю. Тынянов в статье «Литературный факт» писал о том, как важны неудачи в литературе.

Открывая несколько лет назад заседание литературного объединения молодых «Зеленая лампа», Виктор Шкловский сказал: «Поздравляю вас с будущими неудачами». Это звучит парадоксально, а между тем подчас неудачи играют в жизни большую роль, чем удачи. Это показал ещё 10. и. Тынянов. Вот почему мне не хочется виниться перед читателями за ошибки, поверхностность, неуверенность, которые, может быть, встречаются в моих воспоминаниях, будь то «Освещенные окна» или «Вечерний день». Впрочем, в моей многолетней работе были неудачи, которые заставляли меня возвращаться к старым книгам и через 15–20 лет с первой до последней строчки переписывать многие страницы или вычёркивать целые главы.

Если сравнивать литературу 70–х с литературой 20–х годов, прежде всего заметим, что она увеличилась в количественном отношении по меньшей мере в 10 раз. В 20–х годах у нас была литература бесконечно более лаконичная. Тесно связанная с произведениями, появившимися в предшествующем десятилетии, она была — одновременно — полна открытий. Несомненно, эта черта была связана с Октябрьской революцией. Новыми были поиски нового стиля, потому что о переменах, происходящих в стране, надо было писать не так, как это делали раньше.

Самобытность русской литературы не утеряна, но связь с западноевропейской литературой была гораздо более значительной, чем в наше время. Иных из писателей 20–х годов, таких, как Бабель или Зощенко, сравнивать было бесполезно, но мне кажется, что Честертон, например, отразился в творчестве Олеши, а Булгакова невозможно истолковать без глубокого проникновения в творчество Гёте.

Наша современная литература многословна. Кажется, что опыт того же Олеши, того же Бабеля, упорно работавших над каждым словом, стараясь избегнуть приблизительности, почти утерян. Журналистика проникла в нашу прозу, и нередко — дурная журналистика, не нуждающаяся в тонком, отточенном слове. Утерян или почти утерян принцип строжайшего отбора, заставляющего исправлять иную страницу по 3–4 раза. Мы проходили суровую школу, в которой писатели — я имею в виду упомянутых выше — учили нас той простой мысли, что литература — это дело жизни, а не заработка или карьеры, что литература — это рискованный подвиг, за который не стоит браться, не решив отдать за него жизнь.

Прошло более шестидесяти лет с тех пор, как появилась новая, советская книга. Наши классики нуждаются в комментарии, в текстах, проверенных опытным взглядом архивиста. Их нужно издавать так же, как издают А. и. Островского или И. С. Тургенева.