Александр Косоруков - Художественный символ в «Слове о полку игореве»

Из всей концовки только пословица «Тяжко ти головы, кроме плечю, зло ти телу, кроме головы» соответствует идейно–образному содержанию «Слова», — разумеется, однако, если её приложить не к Игорю, как это сделал дописчик, а к Святославу. Пословица и, пожалуй, ещё упоминание имени Бояна могут быть основанием для гипотезы о том, что «Слово» заканчивалось не диалогом Гзака и Кончака, а диалогом Поэта с Бояном. Возможно, что Поэт даже дал, как и в начале «Слова», два образца концовки — свой и бояновский. Такая гипотеза не противоречит замыслу «Слова» и методу его композиции. Но если её принять, то следует признать, что, кроме упомянутой пословицы да имени Бояна, дописчик ничего не сохранил от текста Поэта, а оставил искажённый вариант песни «под Бояна», «вклинив» в неё христианские мотивы — богородицу Пирогощую, «христиан» и «аминь».

Разительное противоречие между «бояновским» окончанием «Слова» (если оно было) и реальной действительностью должно бы было, на мой взгляд, непререкаемым образом подчёркивать противоположность творческих установок Поэта и Бояна, доказывать необходимость новой поэзии. Возможно, что неизвестный переписчик отнял у читателей эстетическое наслаждение прекраснейшими заключительными стихами гениальной древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Олегова». А может, в этом виноват вовсе не столько писец, сколько его повелители?

Поэт хотел бы петь Хвалебные Песни о русских князьях, но не может, ибо это противоречило бы действительности и причиняло бы вред Русской земле. А потому он сложил Слово по Былям Сего Времени — правдивое повествование о страшных и грозных событиях на Каяле и после Каялы: Оду в честь храбрых русичей и лучших князей Руси; Критическое Слово об опаснейших и распространеннейших недостатках и пороках во внешней и внутренней политике князей; страстный Патриотический Призыв к Единению русских сил во имя спасения Руси и Горькое Пророчество о надвигающейся общенародной беде.

Мы ничего не знаем о Поэте — ни о его жизни, ни о семье, ни о друзьях, ни о его внешнем облике, короче, ничего о нём лично. Но его духовный мир мы знаем хорошо, поскольку он открыт для нас в творении его ума и сердца: «…в слове заключена внутренняя история человека, его взгляд на самого себя и природу» (А. Афанасьев).

В заключительной главе мне хотелось бы представить в обобщённом виде то, что на «атомарном» уровне было проанализировано ранее, попытаться воссоздать философские и эстетические взгляды Поэта.

В позднем восточнославянском язычестве можно выделить четыре главных понятия–образа, выражавших общее представление о мироздании, — Земля, Небо, Море и Дерево. Земля и Небо охватывали видимый мир, Море — невидимый и видимый, а Дерево (Мировое) было мысленным слепком всего мироустройства: крона символизировала Небо, ствол — Землю, корни — Подземелье (Ирий), нижнюю часть Моря. Земля, Небо и Море определялись также по четырём сторонам света. Земля делилась на ведомую и неведомую. Небо, Земля и Море составляли целое, одушевлённое единство, которое охватывало всё доступное ощущениям, чувствам, уму и воображению человека.

Славянское язычество прошло многотысячелетний сложный путь развития и в X веке стало на Руси вытесняться христианской религией. Несмотря на жестокие меры принуждения, оно сдавало свои позиции медленно, с боем, так что целые столетия, в том числе и XII век, прошли под знаком взаимной борьбы между язычеством и христианством. Это важнейший факт идеологической атмосферы, в которой жил и творил Поэт. Вместе с тем никогда нельзя забывать, что он гений и мир его души «аршином общим не измерить» (Тютчев). Вся объективная действительность — Природа, история и культура Руси, а также, наверное, Византии и некоторых других стран, жизнь и душа человека — была предметом его самостоятельного осмысления, основой и контекстом формирования его мировоззрения и дарования.

Природа одушевляется и обожествляется Поэтом, но во многом не так, как древнерусским язычеством X‑XII веков. Дажьбог, Хоре, Троян, Велес и Стрибог для многих русичей XII века сохраняли, по–видимому, прежние функции и ореол, но для Поэта они в значительной мере утратили их, превратившись в мифосимволические образы, в напоминание о богах и мифах, все ещё владеющих народным сознанием. Его единственное универсальное божество — Солнце, часть Природы (Космоса) и одновременно её высший повелитель. Солнце вездесуще, ибо всюду есть свет или тьма, хозяином которых оно является. Солнце всемогуще, ибо от него зависит жизнь и смерть каждого. Солнце — средоточие высшей мудрости, безличный бог, способный предсказывать судьбу человека, и оно — последний и справедливый судия. В то же время Солнце «всем красно и тепло», оно милосердный податель благ и источник красоты. Оно не только грозный повелитель, но и спаситель. Возвеличение Солнца до уровня единого божества является, на мой взгляд, закономерным у народа, который все ещё продолжает осознаваться Поэтом как «внук Дажьбога».