Коллектив авторов Филология - Русская литература и медицина - Тело, предписания, социальная практика

О катарсисе см. также Г. Лукача, который разделил катартическое переживание на «до» и «после», на продуктивный процесс, исходящий из произведения, и рецептивный процесс, исходящий из опыта жизни зрителя. В то же время он указывал на опасность того, что необходимая, по его мнению, идентификация может легко превратиться в иллюзию и потерять свое воздействие. «Так называемая осознанная иллюзия низводит искусство на уровень мечтаний, удаляет из ряда возможностей воздействия именно те, чьей выразительнейшей формой является описанный нами катарсис» [Lukacs 1963: 828].

См.: [Эткинд 1994:154].Евреинов [Евреинов 1921б: 4] указывает на пользу своей концепции для общественной безопасности. Он пишет: «Если для постового милиционера достаточно минимального театрального чутья, чтобы хорошо исполнить свой долг (в мимике хладнокровия, авторитетно-выразительном окрике, импонирущей фигуре „общественного стража“ и т. п.), то для агента уголовного розыска такого чутья недостаточно и полагаться на его дилетантские способности в сложной работе его трудной борьбы с преступным миром значит заранее обрекать дело охраны общественной безопасности на „авось“, „как-нибудь“, т. е. на случайность, уменьшение процента каковой в наших силах и возможности».

Слово «Paraklet (parakletos)» употребляется в Евангелии от Иоанна и переводится там как «помощь», «утешитель», «помощник» или «адвокат».

Л. Фреголи (1867–1936) был итальянским актером и иллюзионистом, известным своим талантом моментального превращения на сцене. Его именем в 1927 году был назван синдром, при котором пациенту кажется, что он узнает в чужих людях своих знакомых (синдром Фреголи — ложные узнавания, вызванные бредом).

К слову, В. Набоков создает в «Ultima Thule» фигуру итальянского психиатра, доктора Бономини, использующего специальную театротерапию. Он использует сценическую игру в терапевтических целях, считая, что нарушения психики пациента происходят от несчастья, случившегося с одним из его предков. Терапия с помощью театральных средств, вплоть до костюмов соответствующей эпохи, должна была помочь пациенту вспомнить этого предка. Подобные tableaux vivants (живые картины) настолько вошли в моду, что Боломини пришлось написать статью и разъяснить публике опасность проведения подобных сеансов без его прямого контроля.

См. подробно: [Carnicke 1989:143–166]. «During the 1920’s The Main Think traveled to Poland, France, the United States, Italy and Spain. It attracted major directors (Jacques Copeau, Charles Dullin, Luigi Pirandello) and stellar performers (Charles Dullin, Edward G. Robinson, Lee Strasberg, and Harold Clurman). As late as 1941–42, the surrealist Marcel L’Herbier turned it into a French-Italien film. Fame began with its initial production, which opened on February 20, 1921 in Leningrad at the Free Comedy (Вольная комедия) and played throughout the winter season of 1921–1922».

Ср., например, «мнимое торжество тела» у Ф. Рабле.

Схожая ситуация наблюдается, например, у Платона в «Политейе».

Ср. «Кольцо Нибелунгов» Р. Вагнера и констелляцию «Вотан и Зигфрид».

В терминологии Р. Барта, меня будет больше интересовать не «реальная Мода», а «Мода-описание». См.: [Барт 2003:32–33].

См. рассуждение Р. Барта о задачах социологии и семиологии Моды: [Барт 2003:43].

Близкий мне подход к проблематике «телесности» через идею «культурности» содержится в диссертации О. Гуровой «Советское нижнее белье как система вещей: социокультурный анализ», рукопись которой была передана мне автором. Работа интересна как своим теоретическим построением, так и анализом уникального материала.

Здесь и далее в цитатах курсив мой.

Об историческом контексте культурности см.: [Волков 1996:197–200].

Примером могут служить героини из к/ф В. Пабста «Ящик Пандоры» и Я. Протазанова «Аэлита». Проблема влияния немого кино на моду 1920-х годов интересно решается в книге Ал. Васильева «Красота в изгнании» и в созданном им цикле телепередач «Дуновение века» (телеканал «Культура», 2002; повтор — 2003).

Опыт работы с журналами показывает, что «мода» репрезентируется в них почти исключительно как «женская мода»: дети (и девочки и мальчики) изображаются по «женскому образцу», только ниже ростом. Мужская мода носит и вовсе периферийный характер — одна страничка на два-три номера «вневременных» и безликих «английских» костюмов.