Мередит Маран - Зачем мы пишем

Еще я пишу потому, что проза — это инструмент, которым я владею, и с его помощью я могу объяснять окружающий мир. Видимо, для меня это единственный действенный метод. В старших классах я открыла восхитительный процесс набора текста — это такая возможность излагать мысли, показывать разные вещи, исправлять их. Набор текста приносил не только утешение, — этот процесс стал для меня местом, где я могла жить. До появления флешек я всегда носила с собой распечатку текста, над которым работала. Без текста я не могла выйти из дома. Причем доходило до таких фантазий: начинается пожар, в доме все сгорело, но мой текст со мной. Я живу только сочинением прозы.

Литературный труд — дело одиночек. Ведь нужно суметь, но самое главное — захотеть работать долгие и долгие месяцы, и никто тебе не скажет: «Ты справляешься, продолжай». Нужно хотеть жить в постоянном состоянии неопределенности. Немногие к этому приспособлены. К счастью, я одна из них.

Когда я погружена в книгу, вот вся я: личность, работающая над «Колдовством». Когда я теряю связь с текстом, то на какое-то время снимаюсь с якоря. Мне тяжело отпускать одну книгу, прежде чем стать преданной другой. У меня есть некоторое количество незаконченных рукописей, которые, как я понимаю сейчас, оглядываясь в прошлое, были промежуточными масками, за которыми я могла спрятаться, прежде чем приступить к следующей книге. До тех пор пока я не добьюсь сцепления с новой прозой, я не могу не писать.

В сочинительстве я люблю свободу, и в такие творческие моменты я наиболее полно становлюсь самой собой и в то же время совершенно освобождаюсь от себя. Мне не нравится быть наедине с самой собой, когда я не пишу. Я не очень люблю одиночество. Но в момент творчества, когда я погружаюсь в это странное парадоксальное бытие одновременного приятия и отрицания самой себя, я становлюсь трансцедентально счастливой и даже восторженной. Правда, такие моменты происходят редко — думаю, они составляют не более двух процентов от общего времени, — но они запоминаются. Минуты такого восторга сравнимы с наркотическим кайфом, к которому ты вынужденно возвращаешься и возвращаешься.

Когда пишешь, перед тобой возникают бесконечные возможности. Ненаписанное предложение… Возможно, оно будет тем самым, единственным и неповторимым, которое сделает жизнь понятной, раскроет красоту мира, покажет его порядок — порядок, который иногда кажется таким хаотичным и жестоким. Когда меня спрашивают, какая из моих книг лучшая, я всегда отвечаю, что, надеюсь, та, над которой работаю сейчас. Если моя проза не будет соответствовать обещанному мною, у меня не останется ни одного стимула писать. Я уже не говорю о внутреннем давящем состоянии, которое заставляет меня биться над каким-нибудь куском до тех пор, пока он не покажется мне приемлемым, достаточно хорошим на данный момент — таким хорошим, что я смогу перечитать его через день и даже через месяц. Я очень зависима от этих внутренних процессов, причем неважно, что придется испытать позже: ощущение провала или успеха.

Для меня творчество неотделимо от мыслительной работы. Я точно могу сказать, что литературный труд превращается в громадное мысленное сооружение, которое спасает меня от собственных демонов. Это то, что я люблю и что дает мне ощущение моей неповторимости.

Мой рабочий кабинет похож на гробницу. У меня больше нет биологических родственников; все, что осталось от той, родной, семьи, хранится в моем кабинете, заполняет полки и стоит возле стен. Какие-то особенные вещи, любимые книги, орхидеи, которые выращивала мать на окне при особом освещении. Каждый дюйм стены покрыт портретами моей семьи и портретами, которые написала моя старшая дочь, художница. Эта комната делает меня счастливой. Я прихожу сюда за утешением, даже когда утешение недоступно.

Я начинаю с карточек. Банально до слез, но это правда. Для меня нет ничего более приятного, чем стопка карточек, а рядом лежит ручка. Прямо сейчас на моем столе — стопка нарезанной бумаги и куча карточек, на которых я уже что-то набросала. Они ожидают, когда я их отсортирую, систематизирую и аккуратно расставлю в приготовленную заранее симпатичную коробку. Для текста, над которым я сейчас работаю, я сделала разграничители с надписями «Предсказания», «Изложение», «Завершение», «Предательство», «Мучение».

Литературный труд — на редкость странное занятие. От тебя не требуется практически никакой мышечной нагрузки, но при этом ты чудовищно устаешь. Видимо, от огромной затраты умственной и психической энергии. К концу дня я чувствую себя совершенно выжатой, но счастливой.