Елена Макарова - Движение образует форму

— Нет, так нельзя, раз было в рифму, должно быть в рифму.

Маме удалось их зарифмовать, не отходя от текста оригинала.

Несмотря на июльскую жару, температура и уровень влажности в помещении бывшей тюрьмы гестапо, а ныне выставочном, не превышали нормы. Техника работала. Несколько лампочек надо было заменить.

В чешских газетах вышли большие статьи, в одной из них говорилось, что эта выставка нарушила геометрическое пространство бывшей лагерной тюрьмы. «Дугообразная форма трюма с черно-белой водой, из которой проступают разные истории и лица, с одной стороны, и фантасмагорическая живопись Веди Майера — с другой, — создают два лица истории, реальной и мифической».

Из книги отзывов я переписала имена и адреса тех посетителей, которые были вместе с двумя Бедями на Маврикии. Только один из Чехии, остальные из Америки. На выставке были и группы, и одиночки. Группы, как правило, пробегали по выставке быстро. В Терезине три музея и один выставочный зал, за полдня пересмотреть столько всего невозможно. Да и сам город, как мы знаем, полон достопримечательностей.

Бедя говорил с экрана:

— Я не принимаю эту жизнь всерьез!

Второй день я провела в архиве Малой крепости — искала дополнительные материалы к русскому изданию «Терезинских лекций». Словно чувствовала: там должно быть что-то, что мы искали и не нашли, готовя английское переиздание. Четыре лекции по французской литературе Карла Арнштейна — Сережа не поверит своим глазам!

Пора домой. Директор мемориала любезно предложил отвезти меня в аэропорт. По дороге я рассказала ему о своей мечте по имени Франц Петер Кин. Сколько создал этот юноша, уничтоженный в свои неполные двадцать пять лет! В Терезине хранится большая часть его архива — рисунки, картины, стихи, проза, фотографии… Я бы хотела за него взяться.

— Берись, — говорит он. — А что с этой выставкой?

— Пока она будет ездить по Европе, я буду заниматься изысканиями.

— Сколько тебе нужно времени?

— Два года. Я хочу найти все пьесы Кина, его письма, в Лондоне в одном доме хранятся его рисунки, в Израиле тоже живут люди, у которых что-то есть, я у них бывала дома…

— Договорились.

При подъезде к Иерусалиму взошло солнце и обдало жаром выжженные желтые холмы с белыми домами. Микроавтобус въехал в город, скоро дом. С весны я была дома всего один месяц.

Сережа выбежал навстречу, взял чемодан.

— Жуткая тяжесть — как ты это волокла?!

— Там книги.

— Наши?

— Только одна наша. Больше мне не досталось. Раскупили на презентации.

Всякий раз, возвращаясь в Иерусалим, я удивляюсь: где мы живем! Светло, балкон выходит в сад и тихо, как в деревне, притом что до Старого города — пятнадцать минут ходу. Все наши съемные квартиры на одно лицо — они напоминают библиотеку или архив. У нас нет гостиной, везде стоят компьютеры и валяются бумаги. Мы с Сережей работаем в смежных комнатах и пересылаем друг другу тексты и электронные сообщения. Общение в реале происходит на кухне.

Сережа вынимает из чемодана нашу книгу. Здорово вышло! И эта обложка с куклой…

Весной, вернувшись из Терезина, мы отметили удачное окончание проекта, для которого Сережа писал гранты, а теперь, тридцатого июля, в день рождения Фридл, — выход книги про детей и воспитателей гетто. Я принесла куклу с обложки и посадила ее на стул, рядом с нами.

Кукла — объект, всплывший после наводнения 2002 года. Ее я тоже купила во время семинара со студентами. Вот, оказывается, сколько всего произошло тогда! Стоит ли переживать, что Сохнут не дал нам довести проект до конца? «Жизнь умнее нас», — говорил мой дед. В свете наших исследований это, конечно, спорное утверждение.

В антикварном магазине были две вещи из гетто, всплывшие после потопа, — самодельная кукла и самодельная игрушечная коляска. С драгоценными покупками я шла по солнечному парку — по тому самому парку, где в июне 1944 года маленькие девочки возили кукол в колясках. Это шоу было разыграно перед инспекцией Красного Креста, но маленькие девочки об этом не знали. Инспекция отбыла, шоу закончилось. Но девочки продолжали возить своих кукол — теперь уже на рисунках.