Ирина Васильева - Целитель и мир

В назначенный день на большой площади собрался народ — все пришли на этот праздник. На постаментах стояли две картины, закрытые полотном. Глава города дал знак, и покрывало опало, открыв первую. Люди ахнули: на фоне синих гор со снежными шапками, среди ярких цветов и зеленых трав, рядом с быстрой прозрачной речкой стояла юная красавица. Глаз нельзя было отвести от этой совершенной красоты — казалось, она только что сотворена Богом. Картина была так прекрасна, что затмевала свет, все земное меркло рядом с нею. А старый рыбак даже отодвинулся от жены: он не мог смотреть ни на кого, находясь рядом с этой картиной. Народ заволновался, в толпе раздались крики: «Дать ему звание Трижды признанного! Не будем даже смотреть работу Единорога!».

«Это несправедливо, — сказали старейшины. — Мы должны открыть также и вторую картину». Сбросили покрывало с картины Единорога — и гул негодования прокатился по площади: на картине была Зорька. Та самая Зорька, которую все знали, которая ходила на базар за рыбой и овощами. Они и тогда, когда Единорог женился, говорили: «Такой красавец, такой талант! Что он в ней нашел?». Но постепенно гул стих, люди вглядывались в милое, но такое обыкновенное зорькино лицо, и оно становилось незнакомым, особенным, красивым и, наконец, оказалось прекрасным.

В глазах Зорьки светилась любовь. Любовь была во взгляде, в улыбке, любовь была в кисти и красках художника — казалось, сама картина источала любовь. На первый холст никто уже не смотрел. И рыбак вспомнил, как в первый раз поцеловал свою жену, и обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, ее морщины исчезли, а в глазах заблестели слезы радости. Лица стоящих на площади людей посветлели. Каждому захотелось сделать или сказать что-то доброе… Трижды признанным стал Единорог.

Найдите доброе и хорошее рядом с собой, не нужно для этого ходить за тридевять земель. Варяги нам не нужны, мы сами решим проблемы своего здоровья и, даст Бог, своей страны. Вспомним высокую культуру Речи и духовность наших предков — мы всегда опирались на Природу и Слово! У россиян есть многое свое, мы способны увидеть прекрасное рядом и в себе. И тогда зерно знания даст плоды и принесет великое благо.

Я очень люблю сказку о Птице и часто ее рассказываю. В ней говорится о целях и возможностях человека, о том, как выбрать свою дорогу, как добиться своего и на что опираться, о тех, к кому влечет душа, и как сделать, чтобы утвердились идеи Добра и Любви. Сочинил ее Ричард Бах.

Жила-была птица по имени Джонатан Ливингстон, а по-нашему — Ванечка. Птица та была худая — кости да перья, бестолковая, летала неизвестно где, но не там, где надо. Известно, где должна летать чайка-подросток: возле причала и пароходов, откуда бросают хлебные корки, у берега, где без особого труда можно поживиться дохлой рыбешкой. А Джон ранним утром улетал далеко-далеко и возвращался лишь поздним вечером. И так радовался, когда мог показать родителям какой-нибудь трюк, совершенно никчемный на их взгляд. «Посмотрите, как я умею садиться!» — не шевеля ни одним перышком раскинутых крыльев, он долго планировал, и за его лапками на песке тянулась длинная ровная линия. «Кому это нужно?» — удивлялась мама. «Кому это нужно?» — возмущался папа. «Я хочу испытать себя», — отвечал обычно Джон. И продолжал свои полеты.

Однажды он тренировался — он хотел, поднявшись как можно выше, броситься вниз и на громадной скорости перейти в горизонтальный полет. Он чувствовал этот полет, представлял, как тугое, плотное пространство воздуха сопротивляется и в то же время держит его. Он поднимался и поднимался, уже в изнеможении взмахивая крыльями. При вертикальном спуске ветер ломал и мял его крылья, и он падал в воду. Он снова и снова поднимался, снова и снова падал. Наконец он сказал себе: «Я всего лишь обыкновенная чайка и должен летать там, где летают все чайки». Он летел над водой низко-низко, он это хорошо умел делать. Постепенно растаял вечер, и наступила ночь. Светила луна, а он летел и говорил: «Я всего лишь обыкновенная чайка. Если был бы необыкновенной, я имел бы короткие крылья сокола, которому легко падать камнем».

Вдруг чей-то голос произнес: «Вообще-то чайки не летают по ночам. И на такой высоте они тоже не летают. А что касается коротких крыльев сокола, то…». И вот уже Джон из последних сил — а он был такой измученный, такой голодный — карабкался вверх, выше и выше. А когда подъем закончился, он прижал так крепко, как только мог, крылья к корпусу и камнем полетел вниз. Увидев, что вот-вот столкнется с водой, он слегка отвел кончики крыльев и перешел в горизонтальный полет. Восторг его не поддавался описанию. Усталость и голод были забыты. Утром, поднявшись на высоту около пяти километров, он ринулся вниз. На огромной скорости он помчался над водой и… врезался в свою Стаю.