Боб Торрес - Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Наконец, идеологическая манипуляция убеждает нас в том, что этот порядок угнетения естественен, желателен и выгоден для всех нас. Это, в свою очередь, создаёт почву для процессов эксплуатации, описанных в первых двух частях теории Ниберта. Чтобы понять, как угнетение животных может казаться нам естественным, далеко ходить не надо: достаточно взглянуть на обычный продуктовый магазин. Ряды полок уставлены продуктами, сделанными из тел животных или их частей; наши пальто сшиты из кожи и пуха; ботинки — из шкур. Большинству из нас это кажется нормальным. Многие из нас думают о потреблении животной продукции столько же, сколько о воздухе, которым дышат. Белым людям, извлекающим выгоду из привилегии быть белыми, редко (если вообще когда-либо) приходится задумываться о природе этой привилегии. Им не нужно знать её историю, происхождение или последствия, чтобы извлекать из неё выгоду и принимать как естественно данную. Им даже не нужно знать о её существовании . Так же, как белые в нашем обществе наслаждаются экономическими и социальными выгодами белых, так и все мы, люди, наслаждаемся экономическими и социальными выгодами, присущими нашему виду. И точно так же нам не нужно задумываться об их истории, происхождении или последствиях, чтобы наслаждаться выгодами положения, как многие напоминают, критикуя моё веганство, «на вершине пищевой цепи» [17]. (Я ещё вернусь к обсуждению всех этих концепций во II главе.)

Подобно тому, как мы живём в условиях экономического и социального уклада, который организован, чтобы эксплуатировать людей, мы живём в условиях уклада, который организован, чтобы эксплуатировать животных. Нам внушается, что оба эти уклада естественны и неизбежны, но это не так. Оба вида эксплуатации имеют долгую и спорную историю как часть развития современного экономического порядка. Понимание этого порядка и укоренённого в нём господства необходимо для понимания того, что вся эта власть угнетения берёт своё начало в экономических движущих силах капитализма. Чтобы успешно бороться с дискриминацией по расовому, классовому, видовому или гендерному признаку, нам нужно бороться с самой сутью экономического уклада, порождающего все эти виды угнетения. Нам придётся бороться с капитализмом [18].

Следуя по стопам моих предшественников, на страницах этой книги я выбрал мишенью моей критики капитализм. Капитализм как современный экономический уклад — отчуждающая, эксплуатирующая сила, ставящая во главу угла производство капитала. Хотя эксплуатация животных могла бы существовать и без капитализма, структура и природа современного капитала углубила, расширила и усугубила наше господство над животными и миром природы. Во II главе я подробнее проанализирую товарную систему, благодаря которой труд животных в условиях капитализма особенно изнурителен. В то время как нам удобнее игнорировать животных, страдающих ради содержимого наших обеденных тарелок, стоит отметить, что в высокотехнологичной и капиталоёмкой отрасли сельского хозяйства, характерной для большинства стран глобального Севера, животные превращаются в простое средство увеличения капитала. В сущности, животные — не более чем просто машины, превращённые из существ для себя самих в существ для капитала. Капитализм буквально отпечатал себя на телах животных — не просто оставив на них знаки принадлежности владельцу вроде логотипов и клейм, но также изменив сами тела посредством селекции, превратив их в лучший товар — особенно в последние несколько десятилетий. Моя цель на протяжении всей этой книги — представить анализ этих процессов, понять их происхождение и то, как они вписываются в политико-экономическую систему капиталистических отношений. Я также опираюсь на теорию Мюррея Букчина, чтобы подвергнуть критике иерархические принципы, на которые мы полагаемся не только в отношениях с животными, но и в отношениях друг с другом.

Исходя из понимания того, как капитализм углубляет, расширяет и поддерживает эксплуатацию животных в современном обществе, я также критически анализирую некоторые актуальные тенденции последних десятилетий в движениях за права животных, показывая, что они не способны учитывать динамику капитализма в своей работе. В заключении я обращаюсь к истории социального анархизма, чтобы предложить новое направление тем, кто жаждет улучшить положение животных в современном обществе. Несмотря на то, что социальные анархисты не спешат включить озабоченность страданиями животных в свою повестку, я всё же верю, что инструментарий анархизма может быть использован для понимания ими проблемы и восполнения этого исторического пробела. Из всех левых политических движений социальный анархизм представляет собой самую плодородную почву, в которой могут быть посеяны семена политики равенства — такого равенства, которое признавало бы и права других видов.