Дмитрий Менделеев - О покровительственной системе. Письмо Николаю II.

Россия производит, при нормальных урожаях, в год (за вычетом посевных семян) около 2500 млн. пуд. хлебных злаков, из них около половины потребляется самими производителями, около четверти поступает во внутреннюю торговлю для губерний, которым не хватает своего хлеба (весь север и запад России), жителям городов и т. п., и наконец, около четверти вывозится за границу для жителей промышленных стран, которые одни довольно богаты чтобы закупать со стороны массу недостающего им хлеба. Если по высшим местным продажным ценам определить стоимость всего годового урожая хлебов., то он оказывается не выше 700 млн. руб., продажных же хлебов менее 400 млн. руб., а они с провозом до границ и до мест потребления стоят не более 600 млн. руб. в год. Обыкновенных же государственных доходов в 1895 г. поступило 1244 млн. руб. Из одного этого сопоставления уже очевидно, что в современных государственных доходах хлебное хозяйство играет малую роль, что с него нельзя собирать средств, потребных государству. Их дают посторонние заработки народа, преимущественно городские, промышленные и торговые. Только тут и есть деньги, только тут и совершаются обороты, выносящие высокое обложения (подобное акцизному обложению спирта, сахара, керосин, и тому подобных заводских продуктов) и доставляющие как выгоды народу, так и средства для государственных надобностей. Возвышая условия для оживления оборотов государство получает возможность устроить финансы, обогатить народ. С охотников и кочевников нельзя ничего собрать, кроме ничтожного "ясака", поглощаемого местными нуждами; ничего не остается для насаждения знаний, для охраны страны и для ее благоустройства. Мудрый родитель ваш, постигнув это, направил тарифом часть труда России в сторону промышленности, и финансы страны стали благоустроеннее, чем были ранее. Возрастание после тарифа 1891 г. доходов государства, движения товаров по железным дорогам и вкладов в сохранные кассы численно показывает, что трудовые заработки и достатки народа возрастают, несмотря на то, что цена хлеба падает, а потому несомненно, что таможенный тариф 1891 г. представляет способ действия, единовременно выгодный как для государственного управления, так и для народного благосостояния, а всякие попытки расшатать уверенность в этом опираются на односторонние соображения, определяемые исключительно небывалым падением хлебных цен, делающим мало выгодным хлебные хозяйства как предприятия для затраты труда и капитала. Но, во-первых, падение хлебных цен определяется условиями, наступившими в мире с господством мира, с умножением и улучшением способов — перевозки и с возрастанием обработки земель в России, Америке и Австралии, все это такие плоды нашего века, которые ведут исторический мир к лучшему, и противодействие им вовсе не желательно. Во-вторых, развитие промышленности в России дает ее хлебному хозяйству своих новых, близких и состоятельных потребителей, так что местные цены хлеба, а следовательно и все хлебное хозяйство, выигрывают от развития переделывающей промышленности. Те 500–600 млн. пуд. хлеба, которыми торгует Россия за границею, при развитии у нас промышленности могут найти местных потребителей, потому что составляют около полуфунта в день на жителя, а при усиленном и постоянном труде на фабриках и заводах потребление хлеба возрастает в гораздо большей пропорции. В-третьих, падение хлебных цен, отзываясь тяжело на выгодах землевладельцев, продающих хлеб и составляющих много менее 1/3 всех жителей России, не имеет никакого значения для массы земледельцев, пользующихся своим хлебом, а более чем для трети ваших подданных, ежегодно покупающих хлеб, это падение хлебных цен представляет свои выгоды. Этим объясняется тот, кажущийся непонятным — по господствующим предрассудкам, — факт, что падение хлебных цен не влияет на общее благосостояние страны, взятой в целом, хотя в частности одних делает более бедными, а других — русских же — более довольными.

С дешевым избытком своего хлеба, особенно в эпоху понижения его цен, с неизмеримыми запасами нетронутого сырья всех родов и с массою людей, ищущих заработков, Россия поставлена именно в такие условия, при которых она может выгодно соперничать со странами Западной Европы в развитии своей промышленности. Нельзя при этом упустить из вида, что современная мысль еще не окончательно рассталась с фритредерскими началами, господствовавшими лет сорок тому назад повсюду; они по временам оживают, чтобы падать затем еще более. В умах же многих, преимущественно чиновнических и вообще потребительных классов фритредерство считается еще и ныне передовым признаком либерализма; производительным почитается при этом еще и поныне одно земледелие, как проповедывали энциклопедисты конца прошлого века, когда пар, уголь, сталь и машины не приобрели своего современного значения и когда не поняли еще, что, добывая железо и строя машины, человек создает несуществующее в природе, высевая же семена, только подражает подмеченному в природе, оставаясь ее рабом. В сложившихся условиях только необходимость и здравое понимание действительности, но не научные изыскания, дают торжество протекционизму. (…). Они и создали таможенный тариф 1891 г. как знамя самостоятельности и немечтательного прогресса России. Значение тарифа, несмотря на малость срока, уже сказалось. Но плодотворная система, в нем заложенная, не исчерпывается установлением таможенных пошлин и влечет к осуществлению других важных задач, между которыми первее всего выступает направление народного образования. При изобилии земель наиболее подходящий и даже выгоднейший способ хлебной культуры требует ничтожных знаний, легко, без систематической науки, приобретаемых. Пора интенсивной культуры, господствующей на Западе Европы, требует уже научного запаса, именно потому, что тогда земледелие ведется рядом и в зависимости от промышленности, даже по ее приемам, но такая пора естественно наступает только при густоте населения и при умножении фабрик и заводов. Поэтому при широком, экстенсивном или первичном, как у нас, земледелии — знания составляют роскошь, а не потребность, оттого они тогда могут ограничиваться одним изучением литератур и одними высшими, правящими и чиновными классами, опираясь на мертвые языки. Это влечет за собою (…) шаткость убеждений, а нередко и пессимизм, подавляющий всякие порывы к деятельности.