Майя Гёпель - Мир после нас. Как не дать планете погибнуть

Конечно же, все научные теории – это грубые упрощения, иначе и быть не может. Теория – это ведь не что иное, как определенная интерпретация окружающего мира. Она опирается на определенные аспекты действительности, выбирая, какие аспекты считать более важными, а какие вообще не принимать в расчет. В таком подходе нет ничего плохого: это просто предпосылка для того, чтобы теория смогла осуществить то, ради чего она и создается, – сделать окружающий нас непонятный мир хоть сколь-нибудь понятным – до тех пор, пока его загадка не будет полностью решена какой-нибудь другой теорией, вероятно лучшей, чем первая.

Ясно, что именно для этого Адаму Смиту и понадобилась его «невидимая рука». Только мы упускаем из виду, что он наблюдал ту реальность, в которой вступали между собой в различные отношения мелкие английские ремесленники и хозяева мануфактур. Глобализации с ее гигантскими международными корпорациями в тот момент еще не было. Мы часто забываем о том, что вторая выдающаяся работа Смита называется «Теория нравственных чувств» (The Theory of Moral Sentiments) и в ней он описывает способность к сочувствию как важную человеческую черту, как и о том, что он недвусмысленно выступал в защиту законов, регулирующих экономическую деятельность, а значит, вовсе не думал, что рынок обо всем позаботится сам.

А вот Давид Рикардо – он не мог знать, что на Земле будет существовать единый финансовый рынок, обеспечивающий свободное передвижение капитала по всему миру и больше не ограниченный рамками производства в одной стране. Сегодня речь идет не о горстке торговых партнеров с немногочисленными товарами. Современная экономика функционирует в масштабах всего мира: вступая в свободную торговлю, страна конкурирует со всеми остальными участниками. Мы массово импортируем и экспортируем одни и те же виды продукции. Разница в относительных издержках является предпосылкой международного товарообмена ничуть не в меньшей степени, чем разница в абсолютных. Стремясь обеспечить как можно более низкие цены своим товарам на мировом рынке, производители повсеместно стараются снизить издержки в ущерб социальному обеспечению или охране окружающей среды. Сравнительные преимущества выходят на передний план в борьбе за то, чтобы все повсюду сделать как можно более дешевым. Мы называем это конкурентоспособностью.

А что насчет Чарльза Дарвина? Эволюция – это процесс отбора, проб и ошибок, но ведет он к увеличению разнообразия, а не концентрации. Конечно, существуют сильные и слабые, но решающим фактором является способность адаптироваться и формировать собственную нишу. Однако если мы предполагаем, что некоторые живые существа оказываются в лучших условиях, чем другие, то следует уточнить, что «лучшие» означает «в зависимости от обстоятельств». Конкуренция в природе всегда ограничена локальными рамками, не распространяется на весь мир и не находится под влиянием монополий. Ведь в случае изменения обстановки хорошо иметь как можно больше альтернатив. Поэтому существование отдельных ниш и их обитателей очень много значит для поддержания целого и для появления нового.

Всех трех мыслителей объединяет то, что последователи вырвали их важнейшие идеи из контекста и превратили в некие мнимые универсальные законы экономики.

Почему же так важно об этом говорить?

Потому что экономическая наука – это не просто деятельность нескольких профессоров, живущих в своем собственном мире и пишущих доклады, которые никто не читает. Напротив. На их постулатах основываются расчеты, строятся бизнес-модели, разрабатываются стратегии, формируются институты; хотим мы этого или нет, они определяют наше поведение. Экономисты создают систему оценки всего вокруг на предмет рентабельности. Они формулируют определение прогресса.

Разве замечание, что нечто «неэкономично» или неэффективно, не является самым ужасающим приговором, какой только можно вынести по тому или иному поводу?

И разве поразительный взлет благосостояния после Второй мировой войны не свидетельствует о том, что нам следует полностью доверять экономической науке?

Люди уже много раз строили свою жизнь в соответствии с какими-то теориями или приобретенными в процессе мышления представлениями о так называемой действительности. И если теория не выдерживает проверки реальностью, то проблема не только в ней. Если мы слишком покорно следуем за ней, то она создает в некотором смысле собственную действительность. Или иллюзию реальности.