Свет озарил меня, и я последовал за двумя верблюдами из Серая; когда мы вышли на открытую дорогу, жрец остановился.
— Что вы думаете обо всем этом? — произнес он по-английски. — Карнеган не может разговаривать с ними на их языке, и я переодел его своим слугой. Он приличный слуга. Недаром в течение четырнадцати лет таскался я по стране. Разве я не чисто говорю? Мы будем ковылять за караваном до Пешавера, пока не доберемся до Жагдаллака, а тогда постараемся променять своих верблюдов на ослов и доплетемся до Кафиристана. Вот юлы для эмира! Суньте руку под верблюжье седло и скажите, что вы нащупали?
Я ощупал приклад Мартини, и другой, и третий.
— Их всех двадцать! — спокойно сказал Драво. — Их двадцать, а соответствующие им боевые запасы под юлами и глиняными куклами.
— Да поможет вам небо, если вы попадетесь с этими вещами, — сказал я. — Мартини среди патанов ценится на вес серебра.
— Пять сотен рупий — каждую из них мы выпросили, взяли взаймы или стащили — помещаются на этих двух верблюдах, — сказал Драво. — Мы не попадемся. Через Хайбер пройдем с настоящим караваном. Кто тронет бедного, безумного жреца?
— Все ли вы достали, в чем нуждались? — удивленно спросил я.
— Не совсем, но мы скоро получим все. Дайте нам что-нибудь на память о вашей доброте, брат. Вы оказали мне услугу вчера и тогда — в Марваре. Половина моего царства будет ваша, как говорит пословица.
Я отцепил от своей часовой цепочки маленький компас и протянул его жрецу.
— Прощайте, — сказал Драво, осторожно протягивая мне руку. — В последний раз на долгое время жмем мы руку англичанина! Пожми его руку, Карнеган, — закричал он, когда второй верблюд поравнялся со мной. Карнеган наклонился и взял мою руку. Затем верблюды зашагали вдоль пыльной дороги, а я остался, удивленный, один. Глаз мой не мог различить ни малейшей погрешности в одеждах переодетых. Сцена в Серае свидетельствовала, что и сами туземцы ничего не заметили. Все это давало некоторую надежду на то, что Карнеган и Драво пройдут неузнанными через Афганистан. Но дальше они встретят смерть — верную и страшную смерть!
Дней через десять один мой приятель-туземец, сообщая мне из Пешавера о новостях дня, так заканчивал свое письмо: «Здесь было много смеха по поводу одного сумасшедшего жреца, который собирается продавать мелкие безделушки и дрянные брелоки, приписывая им силу чудодейственных талисманов, его величеству эмиру бухарскому. Жрец прошел через Пешавер и присоединился к каравану, идущему в Кабул. Купцы очень довольны, потому что, по своему суеверию, воображают, что такой безумный товарищ принесет им удачу». Итак, оба перешли границу. Я собирался помолиться за них, но в ту ночь в Европе умер настоящий король, и это событие требовало некролога.
* * *
Мировое колесо со своими обычными изменениями повернулось много раз. Прошло лето и затем зима, настали вновь и прошли опять. Газета продолжала свое существование, также как и я свое, и на третье лето опять выдалась душная ночь и ночной выпуск газеты, и напряженное ожидание чего-то, что должны телеграфировать из другой части света; все было совершенно также, как происходило раньше. Незначительное число великих людей умерло за два прошедших года, машины работали с большим стуком, и некоторые из деревьев в саду стали на несколько футов выше. В этом и состояла вся разница.
Когда я проходил через типографию, то застал точно такую же картину, какую описывал раньше. Только нервное напряжение было сильнее, чем два года тому назад, и духота больше томила меня. В 3 часа я закричал: «печатайте!» — и повернулся, чтобы идти, когда ко мне подполз какой-то остаток человека. Он был согнут в дугу, голова втиснута между плечами, и он волочил свои ноги, одну за другой, точно медведь. Я не мог разобрать — ступает или ползет этот, завернутый в лохмотья, охающий калека, который называл меня по имени, крича, что он вернулся.
— Можете вы дать мне что-нибудь выпить? — хныкал он. — Ради Бога, дайте мне глоток чего-нибудь!
Я вернулся в контору; человек следовал за мной, стоная от боли. Я увеличил свет лампы.
— Разве вы не узнаете меня? — с трудом произнес он, опускаясь в кресло и повертывая к свету свое изможденное лицо, над которым поднималась копна седых волос.
Я пристально вглядывался в него. Однажды я видел эти брови, сходившиеся над носом черной полосой, шириною в дюйм, но ни за что на свете не мог припомнить — где.
— Я не знаю вас, — отвечал я, протягивая ему виски. — Чем могу я служить вам? — Он жадно глотнул чистого спирту и задрожал, несмотря на удушающую жару.
Читать дальше