Хелла Хассе - Сидр для бедняков

— Как странно, что у вас есть сестра, — сказала Мартышка. — Она тоже очень старая?

Теет сообщил, что у нее больные ноги и она едва ходит. Зовут ее Дина. Он сказал еще, что будет по ним скучать, особенно по Мартышке, и ущипнул ее за щеку. Детям не терпелось уйти. Теет выразил надежду, что, когда они будут такие же старые, как он, с ними обойдутся получше. Мартышка сунула руку в карман кронпринца и ткнула его пальцем в бок.

— Старость не радость, — вздохнул Теет.

— Нам пора идти, — сказал кронпринц. — До свидания.

— Будьте здоровы, — сказал Теет.

В коридоре к тетушке присоединились папа и дядя Йооп. Она по-прежнему стояла, упершись в грудь подбородком. Взгляд ее был мрачен. Она велела детям попрощаться и с дедушкой. Это приказание смутило детей, они даже поежились, ведь обычно дедушка провожал их до машины, а если шел дождь, то хотя бы до дверей, чтобы помахать им оттуда. Когда они вошли, старик сидел под лампой, свет которой подчеркивал каждую морщинку и складочку его лица, и с отсутствующим видом рассматривал жирные пятна и кучки пепла на скатерти. Он явно был в растерянности. Неожиданно дедушка встал.

— Я думал, вы уже уехали, — сказал он. — Передавайте привет маме.

Дети заметили, что дедушка, как и Теет, чувствовал себя немножко виноватым. Потому он и заставляет их обещать то одно, то другое. Взрослые всегда так делают, как будто им от этого легче. Но их великодушие не знало границ; они и на этот раз пообещали. В почтенной старости дедушки было что-то забавное. Мартышка выглядела чуть ли не эльфом рядом с его слишком грузным, обвисшим печальными складками телом. Кронпринц, который в других случаях страдал от сознания, что он такой толстый, чувствовал себя сейчас маленьким и легким, собственная фигура показалась ему вдруг вполне терпимой. Он даже немножко развеселился и стал чуточку легкомысленным.

— Спасибо, мы передадим маме привет, — бодро пообещал он.

— Мир, в котором вам приходится расти, не так уж прекрасен, — вздохнул дедушка. Его замечание как бы специально было предназначено для того, чтобы в зародыше удушить всякое легкомыслие. — Не так прекрасен, как он был прежде. Вас можно только пожалеть.

Он обращался куда-то поверх головы кронпринца, к стене, что ли, или сквозь стену, к выгону, к железной дороге, к промышленному району…

— Мир стареет. Ваш отец старше меня, а ты старше своего отца. И все обращается в прах, а из праха вновь возникает человек. Так оно и идет до скончания веков. Чем больше праха, тем больше людей…

— Неужели вправду раньше все было лучше? — спросила Мартышка. — Правда, что раньше всегда светило солнце и каждую зиму можно было кататься на коньках?

Дедушка с улыбкой подтвердил. Они подали ему руку и вышли, чинно держась рядом, зная, что он смотрит им вслед.

Когда они спустились с лестницы, взрослые сидели в машине с каменными лицами и ждали их. Мотор был уже включен. Никто не произнес ни слова. В темноте, под уютный рокот мотора каждый был сам по себе и где-то недостижимо далеко. Только когда проезжали мимо завода Градуса Янсена и все головы как по команде повернулись к неоновой вывеске, голубым светом сиявшей в ночи, всем стало совестно. Папа, пригнувшийся над рулем, насмешливо спросил:

— Ну как, удовлетворены?

— Не тебе бы спрашивать, — сказала тетушка.

— Почему же? Я получил, что хотел. Вы — нет.

Тетушка засмеялась.

— Мы-то удовлетворены, — сказала она. — А вот ты — нет.

Шлагбаум был поднят, но едва машина запрыгала по рельсам и шпалам, как пронзительно зазвенел звонок, замигал красный свет, и шлагбаум со скрипом пошел вниз. Папа переключился на ближний свет, так как они приближались к ярко освещенной Графсевег. Свет фонарей, дробящийся в капельках встречного дождя, создавал ощущение тепла и надежности. Они ехали по большому шоссе, и впереди уже виднелось зарево над городом.

В машине сразу стало уютнее. Тетушка распахнула меха и села посвободнее. Дядя Йооп приспустил боковое стекло.

— Что ж, так, пожалуй, будет лучше всего, — сказал он, как бы подводя черту. — Ты не находишь, Каролина?

Тетушка была с ним согласна.

— Мне никогда особенно не нравился этот дом. Он такой старомодный. Бог знает во что бы нам обошлось привести его в надлежащий вид. Зато теперь мы можем подыскать что-нибудь более подходящее в отношении удобств и прочего. Это очень важно. — Ее пальцы скользнули по беленьким кудряшкам племянницы, которая задремала, привалившись к меховому манто. — Хотя мне все-таки неприятно, что он продал дом этому Янсену.