По вечерам мать занималась делопроизводством для профсоюзов. Управившись с уроками, Марта садилась ей помогать: составляла повестки, надписывала на конвертах адреса. Позднее, во время оккупации, прибавилась и другая работа, например, изготовление трафаретов для размножения военных сводок. С той поры такие слова, как «право», «мир», «свобода», всегда ассоциировались для нее с резким запахом штемпельной краски. Стоит только зажмуриться, и Марта видит перед собой склоненную над столом седую голову мамы, отблеск лампы в ее очках, плотно сжатые губы и быстрые движения рук.
Марта не помнила себя романтической девицей. Готовилась к независимому будущему так, как солдат готовится к бою. По окончании университета при содействии товарищей, участников Сопротивления, получила стипендию для научной работы. Тогда она уже знала, что мама больна раком и медленно умирает на ее глазах, оставаясь до конца строгой и неподатливой, по-прежнему отвергая казавшиеся ей излишними заботы о себе. В последние месяцы ее жизни Марта ничем не умела облегчить ее страдания, единственное, что она могла, — это работать в комнате мамы над своей диссертацией по социологии. Оторвавшись от книг и справочников, она видела в кресле, а потом уже в постели обращенное к ней изжелта-бледное лицо матери.
Мадам Марешаль подняла голову, прислушалась. Потом прошла мимо Марты и распахнула входную дверь. Ветер будто того и ждал: как дикий зверь, учуявший добычу, ворвался он в комнату. Теперь и Марта услыхала далекое гуденье клаксона. Следом за хозяйкой она выбежала на улицу. Старенький «форд» приближался к дому, таща на буксире их машину; Рейнир держал одну руку на руле, а другую, с сигаретой, небрежно высунул из окна. Марта невольно расхохоталась. Сидр явно поднял ей настроение. И Рейнир, и она сама, и поломка машины, и гроза, и ветер, и вообще весь этот въезд в деревушку показались ей не более чем забавным приключением.
Выруливая к сараю, где уже столпилось несколько мужчин, Рейнир смерил ее возмущенным взглядом. Но Марта продолжала смеяться и махать ему рукой, будто приветствуя высокого гостя, прибывшего с важной миссией. В таком вот шутливом настроении она и встретила Рейнира, когда он немного погодя вошел в дом.
— Хочешь освежиться, у тебя, наверное, пересохло в горле?
— Что это за напиток? — сердито буркнул Рейнир.
Молодая женщина принесла чистый стакан и опять скрылась за дверью. Мадам Марешаль спокойно стояла у плиты и, не скрывая любопытства, смотрела на них.
— Спасибо, ваше здоровье! — сказал Рейнир, поднимая стакан.
— Vous etes chez vous [10] Будьте как дома (франц.)
, — ответила она хмуро, что никак не вязалось с любезной фразой.
Комната мало-помалу наполнялась терпким запахом сидра.
Марта и Рейнир вышли на улицу. Чуть посветлело. Грозовые тучи ушли, мгла рассеялась, и небо было равномерно серого цвета. Машина Рейнира стояла под навесом возле распахнутых дверей сарая, где были сложены поленницы дров и части сельскохозяйственных орудий, а вокруг машины на корточках сидели Марешаль и еще несколько пожилых мужчин. На вопрос Рейнира, удалось ли им обнаружить причину аварии, Марешаль только выразительно махнул рукой.
— Quelle tristesse de voiture [11] Ну и колымага, того гляди развалится (франц.)
.
Марте скоро наскучили рассуждения о технических неполадках, которые были для нее китайской грамотой. Она достала из машины свою сумку, присела в углу на дрова, с интересом поглядывая на мужчин, столь горячо толковавших об автомобильном двигателе, будто речь шла о спорте или о политике. Марешаль говорил больше других. В его поведении теперь не было и следа той неохоты, с какой он отправился вызволять Рейнира. Сняв рубашку, в одной фуфайке и берете, с сигаретой в зубах, которой его угостил Рейнир, он улегся под машиной.
— Это не скоро кончится, — бросил Рейнир Марте поверх голов собравшихся.
— Ну и что ж, ничего страшного.
— Но тогда нам придется здесь ночевать!
— Ну и что ж, — повторила она деланно равнодушным тоном, гневный голос Рейнира выводил ее из себя.
— А я вот, представь себе, к этому не расположен. Ты вообще представляешь, где мы находимся? Это ведь даже и не деревня, а просто глухая дыра. Пяток домишек на этом берегу и от силы столько же справа за мостом, там, где замок.
— Замок! Но это же чудесно! — оживилась Марта.
— Ну, как сказать. Обычная усадьба — вот что здесь называют замком.
— Позвони туда, — попросила Марта.
Читать дальше