Конрад Мейер - Амулет

«Вызвать войну с Испанией немедленно, во что бы то ни стало, — писал адмирал, — в этом наше спасение. Альба погиб, если мы с вами нападем на него одновременно. Мой король хочет этой войны; но Гизы всеми силами противодействуют этому; разжигаемая ими католическая партия сдерживает французскую воинственность, королева-мать, предпочитающая королю герцога Анжуйского, не хочет, чтобы он затмил ее любимца боевыми заслугами, к чему стремится мой король и повелитель. Я, как верноподданный, желал бы, чтобы это ему удалось, и по возможности хотел бы способствовать ему.

Мой план заключается в следующем: отряд добровольцев-гугенотов на этих днях проник во Фландрию. Если он сможет удержаться против Альбы — а это зависит главным образом от того, выступите ли вы одновременно из Голландии против испанского полководца, — тогда этот успех побудит короля побороть все препятствия и решительно пойти вперед».

Когда я окончил работу, появился слуга и что-то шепнул адмиралу. Прежде чем Колиньи успел подняться со своего кресла, вошел очень молодой человек, стройный, болезненного телосложения, явно взволнованный, и встал перед адмиралом со словами:

— Доброе утро! Какие новости? Я уезжаю на несколько дней в Фонтенбло. Есть ли у вас известия из Фландрии? — Тут я попался ему на глаза, и, указав на меня, он властно спросил: — Кто это?

— Это мой секретарь, ваше величество; он тотчас удалится, если угодно вашему величеству.

— Прогоните его! — воскликнул молодой король. — Я не желаю, чтобы меня подслушивали, когда я говорю о государственных делах! Мы окружены шпионами — вы разве забыли об этом? Вы чересчур доверчивы, милый адмирал!

Король бросился в кресло; затем, внезапно вскочив, похлопал Колиньи по плечу и, как будто забыв о том, что требовал выгнать меня, воскликнул:

— Очень скоро мы объявим войну его католическому величеству! Черт побери! — Но тут он опять, казалось, вернулся к прежним мыслям, ибо прошептал с испуганным видом: — Вы помните, на днях? Когда мы совещались в моем кабинете, что-то зашуршало за драпировкой. Я обнажил шпагу, помните? И два-три раза кольнул туда! Тогда она поднялась, и кто же вышел оттуда? Мой милейший братец, герцог Анжуйский! И низко мне поклонился! — Король передразнил его и засмеялся жутким смехом. — А я, — продолжал он, — смерил его взглядом, которого он не смог вынести, так что он сейчас же убрался из комнаты.

При этих словах на бледном лице короля появилось выражение такой бешеной ненависти, что я смотрел на него с испугом. Колиньи, вероятно, успел привыкнуть к подобным сценам; но присутствие свидетеля, видимо, было ему неприятно, и он жестом попросил меня удалиться, добавив:

— Я вижу, вы закончили вашу работу; тогда до завтра.

По дороге домой меня охватило бесконечное отчаяние. И от этого беспокойного, взбалмошного человека зависело решение всех дел! Откуда могли взяться постоянство мысли и твердость решений при такой ребяческой импульсивности, такой мятущейся натуре? Разве адмирал мог действовать за него? И кто поручится, что этим смятенным духом через час уже не овладеют другие, враждебные влияния? Я чувствовал, что уверенность была возможна лишь в том случае, если король сознательно будет поддерживать Колиньи; если же он станет для адмирала лишь орудием, то завтра все уже может закончиться.

Так я шел, погруженный в эти тяжкие раздумья, как вдруг на плечо мне опустилась чья-то рука. Я обернулся и увидел беззаботное лицо моего земляка Боккара, который обнял меня и радостно поприветствовал:

— Добро пожаловать в Париж, Шадау! Вы, я вижу, не заняты? Я тоже; а так как король только что уехал, то вы непременно должны пойти со мной: я покажу вам Лувр. Я живу там — мой отряд охраняет внутренние покои. Я надеюсь, вам не будет в тягость, — добавил он, увидев, что я не в особенном восторге от его предложения, — пойти рука об руку со швейцарцем из королевской гвардии. Так как ваш Колиньи желает братского союза партий, то он, наверно, был бы только рад увидеть, в каких дружеских отношениях его секретарь с гвардейцем.

— Кто сказал вам… — прервал я его в изумлении.

— …что вы теперь секретарь адмирала? — рассмеялся Боккар. — Милый друг, при дворе много болтают! Сегодня утром за игрой в мяч придворные гугеноты толковали о немце, которого очень ласково принял адмирал, и из их слов я понял, что это, несомненно, вы. Хорошо, что гроза загнала вас тогда назад в «Три лилии», иначе мы бы так и не узнали друг друга, ибо вы вряд ли по доброй воле пришли бы навестить своих земляков в Лувре! Сейчас я познакомлю вас с полковником Пфайфером.