Илья Сушенцев - Слушая других

— А что дальше? — Олег все же отвел взгляд.

— Что дальше? — я говорил с некоторым апломбом. — После осознания своей психопатической личности идут действия по её коррекции. Личность можно изменить, но для этого нужны длительные сознательные усилия. Только через реальные поступки можно что-то изменить, только через реальные действия.

Я собирался дать Олегу шанс на исцеление, но, возможно, это было ошибкой и просто тратой сил.

В одном из вариантов варианте всё это, могло оказаться сложной, многоходовой манипуляцией. Я не знал, так ли это и мне сложно было представить себе, какую пользу для себя он мог извлечь.

С другой стороны, личностное расстройство Олега могло быть более тяжёлым и глубоким, нежели я представлял себе.

Я осознавал все риски (хотя, как мне кажется сейчас, переоценивал свои навыки и способности) и был готов рискнуть.

Понадобилось ещё некоторое время, прежде чем Олег стал раскрываться больше и перестал проверять прочность моих профессиональных и личных границ. Он также ответственно следовал тем рекомендациям, что я давал ему.

В определённый момент он стал всё больше рассказывать о своём прошлом.

— Понимаешь, Док, — Олег не смотрел на меня, было видно, что ему так проще, — отец всегда был уверен, что лучше он меня лишний раз накажет, чем похвалит.

— Ага, — я сочувственно кивнул, — боялся захвалить?

— Типа того. Поэтому единственное, что я помню про него — это побои. И постоянный страх, «а что будет сегодня»?..

— Что первое вы помните, Олег?

Олег задумался. Через минуту он проговорил с ухмылкой:

— Док, если бы ты спросил меня об этом лет пять назад, то я бы ответил, что мои первые воспоминания это 12 лет...

Плохой признак. Чаще всего, если человек не помнит себя в детстве, значит, ему есть, что не помнить.

— Но нет, — продолжал Олег, — на тюрьме я вспомнил себя совсем сопляком.

Олег резко посмотрел на меня, на лице играла улыбка, но глаза были мокрые.

— Мне девять лет, — он начинал говорить всё быстрее и быстрее, — у меня день рождение, отец с дружками и матерью нажрались в хлам, а про меня забыли. А когда вспомнили, то ему не понравилось, что я хожу с грустным видом! Ведь сегодня, сука, праздник! Он орал на меня, а я плакал. А его дружки смеялись. А он орал на меня до тех пор, пока я не обмочился и потом тоже стал смеяться. Мать пыталась что-то говорить против, но быстро сдалась и уснула. Она тоже была бухая. И вот я мокрый от мочи и соплей, в окружении взрослых гогочущих мужиков. «С днём рождения, Олеженька!»

Последнюю фразу он проговорил со злобой, упираясь своим стальным взглядом в меня.

Жгучий страх, стыд, боль, ярость и жуткое нежелание всё это знать и помнить — вот эмоции и чувства, которые бились во мне. Всё внутри меня кричало от адской несправедливости и от жалости к этому маленькому девятилетнему мальчику.

Но внешне я был бастионом спокойствия.

Стальной взгляд Олега смотрел в самую душу, он больно колол, вызывая желание отказаться от всей этой грязи и закончить работу с ним. Уверен, многие до меня испытывали этот взгляд, сбегая от переживаний, оставляя его одного.

Я покивал, показывая, что я всё ещё здесь, и мы идём до конца.

— Шесть лет, — продолжал Олег с все той же ухмылкой, — батя избивает мать. Обзывает её шалавой и ещё много как... Она кричит, она истошно вопит. Я хватаю нож и кричу на отца: «Убью!!!».

Олег замолкает, смотрит вниз.

— Отец подходит ко мне. Он смеётся. Берёт меня за нож, приставляет к своему животу и говорит: «Ну, давай, убей.». Я выпускаю нож из рук. Он усмехается, говорит что-то про то, мол, взялся за лезвие, так коли. А потом бьёт меня по лицу. И я разом лишаюсь всех молочных зубов слева.

Он вспоминает ещё и ещё. Память раскручивает перед ним картины, одно тянется за другим, целая вереница воспоминаний. Страх, боль, ненависть.

— Олег, — говорю я в конце второго часа, — то, что с вами было это. Так нельзя. Это не должно происходить. Никто не заслуживает подобного. Это страшные вещи. А страшнее всего то, что это ваш отец и, что вас некому было защитить. Похоже, что вы ненавидите его за это.

Олег вздыхает, и я чувствую, что это вздох облегчения.

— Знаешь, Док, то, что нас не убивает, делает сильнее.

— Э, нет, — оборвал я его. — Я не позволю вам обесценить эти воспоминания. Да, вы правы: «То, что не убивает, делает нас сильнее», однако есть и два других варианта этой поговорки. «То, что не убивает, делает нас калеками» и «То, что не убивает, делает нас убийцами».