Илья Сушенцев - Слушая других

Я слышал много различных историй за то сравнительно небольшое время, что работаю психотерапевтом. И большая часть из них ужасала, так как открывала неизвестные стороны жизни: сексуальное насилие над детьми и взрослыми, жестокие преступления и холодящие кровь расправы, несправедливые поступки людей и острая боль равнодушия других... Всего не упомнить. Каждая история уникальна и индивидуальна, наполнена личными смыслами и настоящими эмоциями. Часть сюжетов случается в недавних событиях, но большая устремляется в далёкое прошлое человека. И оттуда, влияет на настоящее.

Да, я слышал много историй своих пациентов и видел, как их прошлое влияет на выбор сейчас. Как человек остаётся во власти событий, которым может быть много лет. Это поражает и пугает, ведь получается так, что те важные события, которые происходят с нами сейчас, будут оказывать влияние на наш выбор в будущем.

В истории выше Катя не могла оставить своё прошлое, оно всё ещё было слишком важным и «горячим», оно всё ещё слишком влияло на её выбор и поведение. Расставшись с теми переживаниями, она не изменила то, что было (это невозможно, как я и писал уже много раз), но она поставила под сомнение часть личного опыта, своих выводов про жизнь и отношения с другими людьми. А это имеет связь уже с текущей реальностью и с тем, что будет с Катей дальше.

Скажем прямо: ничего нового в Зинаиде Михайловне я не видел. Точнее нет, это был новый пациент с новым набором жалоб, но ситуация была знакома — смерть близкого.

Её амимичное лицо, пустой, отсутствующий взгляд, тяжелые вздохи, усталый вид — все это намекало на хорошую, «толстую» депрессию.

На депрессивную реакцию, если быть точным.

— Сочувствую вам, — бездушно сказал я.

Зинаида помолчала несколько секунд, потом кивнула и ответила:

— Спасибо.

Взгляд направлен вниз и вправо, спутанные волосы, бледное лицо без макияжа — мне всё было ясно без лишних слов.

— Вы говорили, он утонул? — формальным тоном спросил я.

— Да... — Зинаида, казалось, не замечала моего присутствия. — Он любил воду... На плавание ходил... Рыбалка вот... На ней и утонул...

Ей было 58 лет, а сыну 21. Поздний ребенок — страстно желанный ребенок. Это не первая её утрата. Пять выкидышей и вот чудо. Настоящее чудо, когда врачи уже поставили крест. Но никто не знает, что ждёт впереди. За неделю до рождения ребёнка умирает муж Зинаиды. Не успев оплакать утрату, она входит в новый жизненный этап — рождение Семёна. Это целиком и полностью поглотило её, отвлекло от мыслей о смерти мужа, от забот, связанных с его похоронами. Определенно, она сбежала в своего ребёнка, ведь в реальности было слишком больно.

Я продолжил формальную беседу для того, чтобы поскорее назначить лечение. На секунду я задумался над своей спешкой и к своему удивлению обнаружил, что меня гонит внутреннее раздражение.

Я вновь прислушался к себе — надо было разобраться, что со мной происходит, пока это не обернулось бедой для пациента.

Передо мной сидит женщина в переживании утраты. Причём, одна утрата текущая, а вторая патологическая, что, в общем-то, делает настолько болезненными и нынешние переживания. При чём тут раздражение? Ответа не было... Но вместо этого ощутил острое чувство вины.

Я начал злиться на самого себя из-за того, что не могу разобраться в своих чувствах и лишь больше в них вязну.

Мне стало стыдно из-за своего непрофессионализма. По всей видимости, преморбидно [13] она имела нарциссические черты личности. Однако сейчас всё смешалось — индивидуальные проявления смазались реакцией утраты. Я не раз видел подобные случаи и мог предсказать, что с уменьшением остроты утраты, сильнее проявится её нарциссизм.

Сделав усилие, я переместил фокус внутреннего внимания со стыда и чувства вины — вязнуть в них было непродуктивно, сейчас это мешало.

— Жизнь кончилась, ничего дальше нет... — прошептала Зинаида.

Я опомнился от своего переносного морока.

Вот он — тупик.

Стена, за которой ничего нет.

Была жизнь, и нет жизни.

Жизнь... утрата... Я знаю, что такое утрата. Не смерть, как утрата, но потеря чего-то другого.

— И хочется заснуть и не проснуться... — сказал я тихо, глядя в окно.

Зинаида кивнула и через секунду расплакалась.

Как только я ощутил эмпатию по отношению к Зинаиде Михайловне, изменилось многое: исчезло раздражение, ушли дурные мысли и неуместные реакции.

Зинаида тоже изменилась: она впервые посмотрела на меня и заговорила о себе и своих переживаниях. Я смог достаточно полно и обстоятельно собрать анамнез, выделить жалобы и прицельно назначить лечение. Когда она выходила из кабинета, то выглядела обнадеженной.