Олег Кот - Тотем - закрытые двери тотемизма

А в зале кто-то ходил, тяжелый, грузный, кряхтел и тяжко стонал, но стон этот был не человеческий. Приподнявшись на кровати, перегнулся через спинку и поглядел на деда. Тот, как всегда, лёжа лицом вверх, храпел. Бабка тихо, но крепко спала. Казалось, что я, стоя столбиком на кровати, и весь превратившись в слух, остался один на земле.

Застеклённая дверь в зал стала окном в ночной мир, такой волшебный, таинственный и страшный. Зал соединялся ещё одной проходной дверью с кухней. Обычно она была наглухо закрыта тугим крючком, его только дед и мог, поднатужившись, вытащить из петли.

Внезапно в застеклённом дверном проёме появился обнаженный, очень плотный и весь заросшей рыжей, очень густой шерстью, человек. Он был ужасен, настолько мерзок, что я готов был взвыть от раздиравшего меня ужаса. Но он, скрипя половицами, не глядя на меня и не открывая дверь, ведущую в кухню, ушел туда. Потрясенный от увиденного, прикусил губу и ущипнул себя за руку – но это был не сон…

Утром всё было рассказано бабушке.

– Домовой! – делая сильное ударение на «о», подавленным голосом произнесла она.

Дед принял все намного спокойнее, молча выслушал и, взяв папиросы, ушел курить на завалинку. Прошло много лет, но событие, произошедшее в далёком 1970 году, не забылось.

Появление в доме домового было обусловлено блюдцем молока, которое поставили по приказу прабабки в подполье. Моя мама лазила под печку с этим «угощением». Зазвали беса и тот поселился в доме.

Через пять лет после этого в этой же зале с портретами молодых деда и бабки умерла моя восьмидесятилетняя крёстная, кока, как говорили в нашем роду. Умирая, она предсказала мне и моей матери, что спустя много лет мы будем ходить в церковь и станем верующими, одни на весь наш многочисленный род. Что и сбылось.

И только в девяностых годах я всерьез задумался над тем, почему падший дух не вошёл к нам в спальню. Это было загадкой для меня, уже верующего человека и не сразу я нашел единственно верный ответ.

А он оказался так прост. Домовой шастал ночами по дому, из которого выбросили на чердак все освящённые иконы. Один-единственный образ висел в спальне у бабушки. Над комодом в углу сиял росписью золотом Иисус Христос с житием. Очень большая икона под стеклом. Думаю, что ярославской иконописной школы.

Бабка часто тёрла стекло от пыли одеколоном. Эту икону она отстояла. И именно Спас (Христос Господь) не пускал домового к спящим людям. А ведь частенько в деревнях случалось, что ночью домовой «шалил» – душил, наваливался на людей, наводил ужас. А нас Бог миловал, мы спали спокойно.

Так впервые, в очень далёком детстве, я увидел разделение этого мира на видимый и невидимый. Невидимый мир оказался также разделённый на низших духов противления и образ Бога, который был для них и страшен, и противен одновременно. В двух комнатах единого и целостного дома незримо для жильцов обитали две сущности, пришедшие к нам из вечности – «от начала сущий» Бог и ангел, возненавидевший Его. И там, где стояла икона, жили люди, а где висели портреты-фотографии, слонялся и сох в бессильной злобе домовой.

Трагедия, истоки которой лежат вне времени и пространства, стала заурядным бытовым фоном и рутиной человеческой жизни, содержание которой наполнено непрерывным противостоянием и войной двух сущностей, ни одна из которых никогда не откроет дверь навстречу друг другу.

Но если была трагедия, нельзя ли поискать в окружающем нас мире её следы?

« Мир не существует вечно, как знаем мы теперь, он возник около 13,7 миллиарда лет назад. Он родился в пламени Большого взрыва, и в наши дни в экспериментах, проводимых в физических лабораториях, ученым удается перенестись к истокам Вселенной – воссоздать в лабораторных условиях ту обстановку, что царила в мироздании всего через миллиардную долю секунды после того, как из Ничего, словно по мановению волшебника, вытянулся вширь и вдаль мир. Ну, а через ту пропасть, что по-прежнему разверзается между этой долей секунды и Великим Ничто, мостят свои конструкции теоретики.

Возможно, по наведенным ими мостам нам даже удастся немного продвинуться не в расчетах, а наяву – после того, как вступил в строй Большой адронный коллайдер, сооруженный в ЦЕРН – Европейской организации по ядерным исследованиям. В хрониках Космоса остается все меньше белых пятен, а компьютерные модели тем временем демонстрируют все новые страницы прошлого мироздания.

Лишь один эпизод – важнейший момент жизни Вселенной, ее рождение, – пребывает по-прежнему за гранью познания. В этой точке рушатся все опоры нашего мышления, превращавшие миллиарды космических событий в схематический рисунок, вычерченный на координатной сетке пространства и времени. В этой точке исчезают, превращаются не в ноль, не в отрицательные величины, а в полное их отсутствие, в абсолютную беззначность, все эти секунды, метры и астрономические единицы.