Владимир Зоберн - Большая книга рождественских рассказов

А когда выпал снег, то она мысленно называла его так с ещё большим озлоблением.

Дети совсем почти закоченели от холода, а она не смела положить в печь побольше толстых дубовых поленьев и пожарче натопить все находившиеся в доме камины каменным углём, чтобы отогреть детей, как бы ей того хотелось, а потому в Гольденроде было и сыро, и холодно.

– Побегайте по двору, мои цыпоньки, так вы лучше согреетесь! – говорила она детям, когда непривычная для их глаз белая пелена покрыла сплошь всю землю, отчего надувшаяся река и обнажённые деревья казались ещё чернее.

Отец сам учил Рэя и Роба в своём кабинете, маленькой, тёмной, тесной комнатке, которая внушала им такой же страх, как инквизиционная камера, потому что их начальные познания были ещё весьма скудны, но зато дети были очень хорошо знакомы с камышовой тростью отца, который производил ею свои экзекуции над малютками именно в этой комнате. Но в это самое утро они были свободны, потому что отца их позвали к одному умирающему прихожанину, по ту сторону огромного топкого болота, которое шло на далёкое расстояние и примыкало к плетню их огорода.

Итак, Роб и Рэй не только сами выбежали на двор, но и потащили с собой меньших братьев, даже посадили в маленькую деревянную тележку своих малюток сестёр и принялись их катать; а затем они резвились, бегали взапуски, пробовали кататься на ногах, боролись, скакали, прыгали, веселились, как будто в классной комнате не было ни грозной трости отца, ни перепачканных чернилами тетрадей для чистописания, которые так несносны и так скучны. Так они играли «в санки», изображение которых видели в своих раскрашенных книжках, причём две малютки сестры должны были представлять принцесс; потом они стали играть «в Наполеона под Москвой», историю которого Рэй прочёл недавно в их общей книжке Markham’s History, и так увлеклись своей игрою, своими маршами и сражениями, своей воображаемой смертью и погребением под снегом, что даже совсем не слышали шагов, приближение которых всегда приводило их в трепет.

Вдруг знакомый голос священника перерезал воздух как ножом:

– Вы приготовили заданные вам уроки?

Роб, занятый в настоящую минуту зарыванием Тэмми, якобы умершего, в снег, и Рэй, нёсший на спине Дикки, который изображал замёрзшего солдата старой гвардии, услыхали этот голос одновременно и, остолбенев, тут же оставили свою забаву, как развизжавшаяся собака тотчас же прилегает к земле, заслышав над своей головой свист плети.

Роб, лицо которого сделалось белее снега, отвечал за себя и за брата:

– Мы приготовили наши уроки, папа.

– Что ж вы сейчас делали?

– Мы играли.

– Хорошо. Идите в классную.

Роб заплакал, а губы Рэя задрожали. Они знали, что значит такой приказ.

– Это я во всём виновата, барин, я одна! – закричала Кезия, выбегая во двор, но священник отстранил её движением руки.

– Для меня не новость, что вы всегдашняя баловница детей, – сказал он холодно. – Но мальчики оба уже не так малы, чтобы не понимать того, что они должны делать.

Протесты Кезии были напрасны, мальчикам строго приказано было идти в классную.

– Уж побейте только меня одного, папа, – сказал Рэй робко, – пожалуйста, только одного меня, потому что если бы я не вышел во двор, то и Роб не вышел бы, а остался в комнате.

Священник внутренне сознавал всё великодушие такого рода просьбы и в глубине души гордился своим сынишкой, но сделал вид, что не слышал его слов, и потому одинаково подверг обоих мальчиков наказанию, больно отколотив их по ладоням покрасневших от холода и почти окоченевших ручонок. Затем оба они были заперты на ключ, посажены за свои уроки и, вместо обеда получили только по ломтю чёрствого хлеба.

Священник был человеком, весьма уважавшим дисциплину и постоянно проводившим её в жизнь. Мальчики принялись за свои уроки, Рэй – поспешно, Роб – медленно, но оба вместе смачивая листы прописи и своих тетрадок горячими слезами; потом они прижались в угол, возле узкого окна, и стали спрашивать друг друга то, что им приказано было выучить наизусть. Окно комнаты как раз выходило на лужайку, посреди которой рос густой куст боярышника, а под кустом прижалось также десятка два разных птиц.

– Посмотри-ка, сколько там птиц, – сказал Рэй. – Какие они все измокшие, жалкие, даже все перья у них поднялись кверху.

– Они озябли, – отвечал Роб серьёзно и, услышав привычным детским слухом стук тарелок, вилок и ножей в соседней комнате, прибавил: – Они, может быть, так же голодны, как и мы.