Ян Чернобай - Сын чтит отца

Старший сын обнажился, его сиротская природа дала о себе знать:

«Он же сказал ему что Брат твой пришёл, и заколол отец твой телёнка откормленного, потому что здравствующего его он получил.»

Он впал в гнев, а гнев – это тоже детище страха.

«Но он сказал в ответ отцу: „вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка“. Он же сказал ему: „сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся“.»

Ложь, в которую поверил старший сын, настолько изолировала его чувства, что он называет себя рабом. Поэтому у него и не было дерзновения просить у отца козлёнка: ведь раб не может считать хозяйское добро своим. Ущемлённое мышление сирот говорит им, что отцы процветают для себя. Но отец пытается рушить эту ложь, объясняя, что всё это процветание – для него, для сына.

Я не знаю, чем закончилась эта притча для старшего сына, поверил он отцу или утвердился в своей лжи, но я точно знаю одно: это актуально и сегодня, спустя несколько тысяч лет. Физические и духовные дети всё также упрекают своих отцов мысленно или на словах, более или менее агрессивно, захватывая часть наследия или убегая ни с чем, но так или иначе – этот упрёк звучит. И пока эта война, этот внутренний конфликт продолжается внутри сыновей и дочерей, мы будем видеть руины наследия.

Какое то время назад мы полетели на конференцию «Голос апостолов», и наш маршрут лежал через Нью-Йорк. Меня впечатлил этот город. Это не та Америка, что я привык видеть: очень разнообразный город и колоритная публика.

Когда мы ехали с моей любимой Анечкой из аэропорта в гостиницу, был вечер, и наш маршрут лежал через весь город в самый разгар пробок. По этой причине мне удавалось рассматривать людей и здания в деталях. Один момент, увиденный мной, очень сильно меня коснулся – можно сказать, «попал» в меня. Мы проезжали мимо небоскрёба, который являлся жилым домом, с очень красивым входом, где стоял швейцар. Около входа, прямо под окнами, стоял солидный пожилой мужчина в дорогом костюме и курил. Я не знаю почему, но я связал его с тем, что увидел в этих окнах, напротив которых он стоял. Вся комната была обшита деревом, и были видны элементы очень дорогой массивной мебели, на стенах по всему периметру комнаты были развешены портреты людей из разных эпох.

Я повторю: не знаю почему, но я подумал, что люди на портретах – это родственники мужчины, который курил под окнами, может, его деды и прадеды. Они оставили ему не только память о себе, но и то, что подняло его жизнь на более высокий уровень, чем был у них. Эта комната же служит проявлением глубокого почтения с его стороны к тем, кого он лично даже не знал, но чьё наследие коснулось и повлияло на его жизнь.

В это момент я вспомнил, какая сохранилась память, дошедшая от бабушки к моей маме о моём прадеде, которого раскулачили в Одессе, отобрали имущество, дом, а самое главное – разрушили эту связь и преемственность. Наследие, которое собиралось для моей мамы и папы, было разодрано восстанием, революцией, гражданской, а потом Второй мировой войной. И нам с братом досталось то, что досталось… Наверно, самое ценное в том наследии было духовное основание – мне хочется верить, что они были верующие – и культура. Мой прадед был купцом – предприниматель, бизнесмен… он мог многое передать моим родителям, а они нам. По линии папы всё оборвалось после войны, даже памяти не осталось, поэтому я ничего не могу сказать про наследие с его стороны, но думаю – оно тоже было очень хорошим.

Во время этих размышлений меня охватили чувства, и я спросил Бога: почему так? Почему наследие не доходит до детей в целости, как это я вижу здесь? А если какая-то часть наследия и дошла – почему дети не могут принять его?

Такой ответ Отца стал откровением. Он поднял в моей памяти мысли об истории этой страны. За все существование Америки как государства на его территории было всего несколько войн, а масштабная вообще одна – Гражданская, то есть внутренняя. Все остальные войны эта страна вела и ведёт до сих пор далеко от своих границ. Одновременно с этим я начал вспоминать войны, восстания, революции, путчи в нашей стране. Мы живем небольшие отрезки времени в мире, и то это – восстановительный мир, мы отстраиваем его заново после очередной войны. И я понял, что единственный гарант наследия – это МИР внутри.