Коллектив авторов - Иисус. Все мировые исследования

Мне кажется, что при обсуждении спектра литературных источников, о которых можно и нужно говорить на дебатах, связанных с историческим Иисусом и его особым видением Израиля, исследователи Нового Завета довольно избирательны. С одной стороны, они готовы приписывать ранним христианским учителям и проповедникам и знакомство с широким корпусом литературы периода Второго Храма, и искусное владение навыками в толковании мидрашей с целью приложения этих текстов к Иисусу, – и в то же время игнорируют те способы, при помощи которых об Иисусе могли сообщить сами эти источники. Но почему они столь сильно желают отказать Иисусу в праве стать полноценной частью его же собственной традиции? Возможно, это связано с чрезмерным применением критерия несходства, который до недавнего времени обладал почти что каноническим статусом среди тех, кто исследовал Иисуса и его мир. А может быть, это связано с использованием социологических категорий, таких как «крестьянин», с его современными коннотациями: «невежественный» и «неграмотный». Можно еще спросить, почему особый акцент сделан на сектантских сочинениях, хотя они и правда важны как документальное свидетельство различных отношений к главным символам иудаизма той эпохи. Иисус сам, как кажется, не вел себя как сектант, и потому его следует рассматривать в рамках мейнстрима, или, как сказал Эд Сандерс, «общепринятого иудаизма» [323] E. P. Sanders, Judaism: Practice and Belief, 63 BCE–66 CE (Philadelphia: Trinity Press International, 1992); ср.: S. Freyne , Jesus a Jewish Galilean: A New Reading of the Jesus Story (London: T&T Clark, 2005), с. 1–23. .

В таком случае у нас могла бы появиться своего рода еврейская «матрица», первооснова – более разнообразная, чем та, какая рассматривается обычно при попытке верно определить религиозное и социальное окружение мира Иисуса [324] G. W. E. Nickelsburg, Jewish Literature between the Bible and the Mishnah (2 nd ed.; Minneapolis: Fortress, 2005). . В последнее время многие склонны устранять из образа Иисуса черты пророка апокалипсиса и делать акцент на элементах Премудрости в его учении – но при этом у исследователей, которые так поступают, нет должного понимания тех способов, посредством которых эти два «чистых» жанра тесно переплетаются в литературе Второго Храма. Иногда становится интересным, читали ли вообще сторонники этой точки зрения Книгу пророка Даниила, где Премудрость и апокалиптический взгляд на мир вполне спокойно соседствуют и не считаются разобщенными жанрами. Это в той же степени справедливо для традиционных «учительных книг»: Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, и Премудрости Соломона, в которых различные источники познания мира, от человеческих наблюдений до божественного откровения, могут входить в одну категорию Премудрости (Сир 39:1–12) [325] B. G. Wright III and L. M. Wills, eds., Conflicted Boundaries in Wisdom and Apocalypticism (SBLSymS 35; Atlanta: Society of Biblical Literature, 2005). .

Эти соображения затрагивают и дальнейшие вопросы о еврейском образовании и роли устной передачи традиции как в Галилее, так и в других местах. Недавние исследования, посвященные Пятикнижию и определяющие время его финальной редакции, а может, и создания, эпохой державы Ахеменидов, равно так же подходят для обсуждения того, каким было еврейское окружение в I веке. И почему же тогда этот свод не желают причислять к литературе периода Второго Храма, отражающей самые разные тенденции и различия той эпохи? Исследователи Нового Завета могут многое узнать о разнообразии иудаизма этого периода, если обратят более пристальное внимание на текущие споры о еврейском Священном Писании и о том, как шла канонизация в иудаизме. Если мы рассмотрим образ Иисуса в рамках этого общего интерпретативного окружения, то добавим к обсуждению новый аспект – и тогда Иисус сам ясно выразит и свое характерное/уникальное понимание Бога Израиля, и представление о собственном месте в более значительной картине мира.

В 1994 году исследователь Еврейской Библии Питер Мэшинист опубликовал статью «Чужие или свои», в которой рассмотрел исторические истоки Израильского народа в свете коллективной исторической памяти израильтян [326] Peter B. Machinist, «Outsiders or Insiders: The Biblical View of Emergent Israel and Its Contexts», The Other in Jewish Thought and History: Constructions of Jewish Culture and Identity (ed. L. J. Silberstein and R. L. Cohn; New York: New York University Press, 1994), с. 35–60. . В статье делался вывод – возможно, ожидаемый, учитывая сильное влияние мотива Исхода из Египта и завоевания Земли Обетованной на основной корпус еврейских текстов, – о том, что колена Израилевы осознавали себя группой чужаков в Ханаанской земле. Это, в свою очередь, позволяет утверждать, что решающим моментом в своем становлении как народа израильтяне полагали вхождение в Землю Обетованную через реку Иордан. Мой очерк призван возразить различным социально-экономическим теориям, которые на протяжении ХХ века подвергали сомнению достоверность и точность библейских повествований о завоевании Ханаана: это теория кочевого вторжения Альбрехта Альта [327] Albrecht Alt, Die Landnahme der Israeliten in Palästina (Reformationsprogramm der Universität Leipzig; Leipzig: Druckerei der Werkgemeinschaft, 1925); repr.: Kleine Schriften zur Geschichte des Volkes Israel (3 vols.; Munich: Beck, 1953–1959), 1:89–125; ET: «The Settlement of the Israelites in Palestine», Essays in Old Testament History and Religion (trans. R. A. Wilson; Garden City, N. Y.: Doubleday, 1968), с. 178–221; idem, «Erwägungen über die Landnahme der Israeliten in Palästina», PJB 35 (1939): 8–63, repr.: Kleine Schriften, 1:126–175; Martin Noth, The History of Israel (trans. rev. Peter R. Ackroyd; 2 nd ed.; London: Adam & Charles Black, 1960), с. 68–84. , теория социального восстания Джорджа Менденхолла и Нормана Готвальда [328] George Mendenhall, «The Hebrew Conquest of Palestine», BA 25 (1962): 66–87; Norman K. Gottwald, The Tribes of Yahweh: A Sociology of the Religion of Liberated Israel, 1250–1050 BCE (Maryknoll, N. Y.: Orbis, 1979; repr., Sheffield: Sheffield Academic Press, 1999). и теория рурализации Лоуренса Стэгера [329] Lawrence E. Stager, «Response», Biblical Archaeology Today: Proceedings of the International Congress on Biblical Archaeology, Jerusalem, April 1984 (Jerusalem: Israel Exploration Society, 1985), с. 83–87; «The Archaeology of the Family in Ancient Israel», BASOR 260 (1985): 1–35; idem, «Forging an Identity: The Emergence of Ancient Israel», The Oxford History of the Biblical World (ed. M. D. Coogan; New York: Oxford University Press, 1998), с. 123–175. , сравнимая с последней, но в меньшей степени связанная с материальными аспектами. Независимо от того, насколько объективны изображенные в этих теориях картины становления государства «Израиль» в южном Леванте, неизменен тот факт, что оно осознавало себя как единство, созданное из «чужаков», получивших землю во владение от своего Бога.