Михаил Майзульс - Между Христом и Антихристом. «Поклонение волхвов» Иеронима Босха

London. British Library. Ms. Yates Thompson 2. Fol. 62v

Посередине : Бартоло ди Фреди. Поклонение волхвов, ок. 1390 г. New York. The Metropolitan Museum of Art. № 1975.1.16

Справа : Среднерейнский мастер. Поклонение волхвов, ок. 1400 г. Frankfurt am Main. Das Städel Museum. № SG 1002

В напоминание об этом событии был установлен праздник Богоявления (греч. — Эпифания, Επιφάνια), который отмечается 6 января [5] Заметим, что Богоявление, связанное с поклонением волхвов, празднует Римская католическая церковь. В Русской православной церкви Богоявление (6 января по старому стилю, 19 января — по новому стилю) посвящено Крещению Господнему. — Прим. ред. . Вот как около 1260 г. разъяснял его смысл итальянский доминиканец Иаков Ворагинский — автор «Золотой легенды», популярнейшего свода житий святых: «Когда Иисусу исполнилось 13 дней, к Нему пришли волхвы, которых вела звезда. Потому Эпифания происходит от epi , что значит сверх, и phanos — явление, ибо в тот день в высях появилась звезда, или же Сам Христос через звезду, которая воссияла над Ним, был явлен волхвам как Истинный Бог» [6] Иаков Ворагинский 2017. С. 130. . В следующем столетии немецкий доминиканец, а потом картузианец Лудольф Саксонский (ок. 1295–1378) в «Житии Христа» говорил о том, что в день рождества богочеловек был явлен еврейским пастухам. Однако из их народа почти никто не принял Слово Божье. В лице волхвов Спаситель предстал перед язычниками, и они, в отличие от иудеев, наполнили Церковь [7] Ludolphus de Saxonia 1878 I. P. 88. .

В христианской традиции поклонение волхвов — радостное торжество, триумф божественного младенца, который пришел спасти человечество. Однако у Босха рядом с тремя королями появляется загадочный и, вероятно, зловещий персонаж — бородатый мужчина в длинном красном плаще (рис. 3). За его спиной во тьме хижины толпятся какие-то люди. Судя по их темным лицам с крючковатыми или, напротив, вздернутыми носами, они тоже принадлежат к миру зла и выступают как враги новорожденного богочеловека. Столь же необычно выглядят одеяния третьего, чернокожего, волхва и юного слуги, который стоит у него за спиной и держит в руках его шапку-корону [8] Чернокожие юноши, похожие на слугу третьего волхва, встречаются у Босха на центральной панели «Сада земных наслаждений». Там они напоминают о расовом разнообразии потомков Адама (Wirth 1988. P. 581; Bindman, Gates 2010 II. P. 263–268, Fig. 248–253; Stoichita 2014. P. 45–47). . Да и сокровища, принесенные королями, тоже совсем не похожи на те, что изображали другие художники того времени.

Рис. 3. Иероним Босх. Поклонение волхвов, ок. 1490–1500 гг.

Этот странный триптих давно интригует историков. Американский искусствовед Джозеф Кёрнер в книге, посвященной Босху и Брейгелю, сформулировал свое впечатление так: «В „Эпифании“ [к Христу] из своих дохристианских культур приходят волхвы с таинственными идолопоклонническими дарами, которые как-то связаны с секретным заговором (его суть до сих пор неизвестна и, возможно, необъяснима) с участием еще одного короля» [9] Koerner 2004. P. 97. См. также: Silver 2001. P. 636–637. . Другие исследователи: от Лотты Бранд Филип в 1950-х гг. до Дебры Стриклэнд в 2010-х гг. — предполагали, что в этой сцене Босх не только славил божественного младенца и его явление миру, но и обличал врагов Церкви — иудеев и (или) магометан, что радостное торжество у него омрачено ощущением смутной угрозы и волхвы тоже, возможно, враждебны младенцу [10] Philip 1953; Strickland 2016. .

В 1953 г. немецкий, а затем американский искусствовед Эрвин Панофский опубликовал плод своих многолетних исследований — труд об искусстве Нидерландов XIV–XV вв. В одной из глав он писал: «Ни один обзор ранней нидерландской живописи не будет полон без обсуждения Иеронима Босха. Однако подобное обсуждение лежит не только за рамками этого труда, но, боюсь, за пределами возможностей его автора. Одинокие и недоступные, творения Босха — это остров в потоке традиции, происхождение и природу которой я попытался охарактеризовать. Техника его письма столь же неповторима, что и строй его мысли, а связи, которые обнаруживают между его работами и работами Флемальского мастера, Яна ван Эйка, Рогира ван дер Вейдена и Дирка Баутса, оказываются в лучшем случае призрачными и малозначительными. Его корни скорее уходят в глубину народного и полународного искусства: к гравюре на дереве и на меди, деревянной или каменной резьбе и, что важнее всего, книжной миниатюре. Его архаизирующий стиль… напоминает об эксцентричных костюмах, характерных для международной готики, фантастическом и часто раблезианском юморе маргиналий, украшавших английские и континентальные рукописи XIV в. и начала XV в., и физиогномических преувеличениях — доведенных у него до абсурда удивительным правдоподобием…» [11] Panofsky 1966. P. 357. См.: Stoichita 2014. P. 44.