Олег Шишкин - Биография Воланда

Филолог Юрий Угольников писал: «…не палимпсест ли перед нами? — так удивительно похожа повесть на роман М. Булгакова, похожа с точностью до строк, до описаний событий. А. Граф указывал, что появление Исуса перед Орамом в палате-келье напоминает первое появление Коровьева-Фагота — „престранного гражданина“, „соткавшегося из воздуха“, но еще более оно похоже на появление Мастера перед Иваном Бездомным. Ограничимся только этим совпадением, хотя примеры можно множить и множить. Так что перед нами?» [201] Вопросы литературы. 2014. № 3.

Филолог Александр Граф замечает: «Поразительны совпадения пролога и второй части „ Сожженного романа “ и романа Булгакова „ Мастер и Маргарита “. Голосовкер, как Булгаков, использует неортодоксальный вариант имени Иисуса, а настоящее имя автора рукописи никому не известно. Так и у Мастера „нет больше фамилии“, потому что он „отказался от нее, как и вообще от всего в жизни“. Не менее очевидно совпадение места действия (Юродом и клиника Стравинского) или ночных полетов над красной Москвой. Как в булгаковском романе, рукопись Орама/Исуса не сожжена полностью…» [202] Slavica tergestina. 1998. N 6.

Разнообразные поиски общих знакомых, а они у Булгакова и Голосовкера были, не дают окончательного объяснения ситуации. Но при этом ясно, что повесть «Сожженный роман» была написана значительно раньше, а автор «Мастера и Маргариты» откуда-то знал это произведение, когда уже в 1931 году возвращается к идее полноценного написания книги. Возможно, Булгаков присутствовал на какой-то публичной читке, и только этим можно объяснить «необычные» совпадения двух произведений.

Если убрать из булгаковского романа линию Мастера и Маргариты, Христа и Пилата, то у нас и останется то, что изначально и задумывал автор — «Евангелие от Воланда». Логика подсказывает — момент изменения названия романа и есть момент, указывающий на окончательное решение Булгакова. И это решение напрямую будет связано с информацией о судьбе Голосовкера. В противном случае автора мог ждать прижизненный скандал в литературном сообществе, а он в творческом смысле мог оказаться более разрушительным, чем критика экстремиста Киршона, зловещие козни Сталина и советской администрации.

Редакции булгаковского романа до 1936 года назывались «Фантастический роман», «Великий канцлер», «Сатана», «Вот и я», «Черный маг», «Копыто инженера», «Князь тьмы», «Евангелие от Воланда», но уже в начале 1937 года появляется заглавие «Мастер и Маргарита». Отметим, что арест Голосовкера происходит 27 октября 1936 года.

Булгакову льстило угадывать чей-то конец, как это произошло, к примеру, со Штейгером. Эти вкрапленные в текст предсказательные моменты сделали его, видимо, человеком, уверовавшим в то, что он современный Нострадамус и теперь ему открыты врата Воланда. Открыты они были лишь частично.

Вот почему эта история связана с Мастером и вынесена в самый финал повествования. Шифрограммы талантливого человека — это художественный отчет о хронике жесткого времени, сам он остается в качестве общественного криптографа, составляющего книгу своих эмпатий и антипатий. Но в чем-то этот криптороман и подарок любимой женщине, которой про черный день остается книга, явно обреченная на успех в поздней советской эпохе, и это время Булгаков угадал точно, хотя и не был Нострадамусом.

Тут есть смысл вспомнить и совершенно справедливое предложение о прижизненной публикации романа «Мастера и Маргарита» от Ильфа и Петрова. Пусть и в урезанном, цензурном виде и без Христа. Но мы сейчас знаем важную истину — очевидно были живы те, кому читал свою «Запись неистребимую / Сожженный роман» Голосовкер, как казалось, сгинувший в колымских лагерях. Если бы это вскрылось рано, то скандал мог быть неизбежен.

Воланд — это не черт в чистом, физическом виде. Это Сатана атмосферный, тот, кто пропитывает ядом не только шторы в кабинете наркома внутренних дел Ежова. Этот Воланд искушает Булгакова странным предложением частично авторского плагиата, надеждой на то, что автор «Сожженного романа» никогда не вернется в мир живых, а заимствование у него так никогда и не будет установлено. Как тут не вспомнить те самые антиномии Канта и Достоевского? А может быть, Булгаков надеется, что, закамуфлированный его стилем, будет укрыт один из философов-крамольников и хоть в таком виде произведение, возможно, погибшего Голосовкера дойдет до будущего читателя?