Джон Бартон - История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре [litres]

Филон не отрицает, что описываемые события произошли на самом деле, но для него имеет значение то, что они символизируют общие истины о человеческой сути и особенно о ее внутреннем устроении. Авраам – символ души в ее странствиях. Мы увидим, что этот подход к толкованию Библии в значительной мере повлиял и на иудаизм, и (в еще более великой степени) на христианство, особенно на толкователей в Александрии, родном городе Филона.

Греческий язык играл в Римской империи роль лингва франка, и весь Новый Завет написан именно на нем. Это был не классический греческий Платона или Фукидида, а «общий греческий», ставший известным как койне – форма классического языка, которая развилась за несколько столетий и отделила средиземноморский мир I столетия нашей эры от золотого века Афин. В слове «общий» есть и плюсы, и минусы: с одной стороны, он был универсальным, единым для всех знавших его людей, а с другой стороны, то был язык простонародья, на порядок, а то и на несколько порядков уступавший чистой литературной норме [11].

По сравнению с древнегреческим в койне произошло много мелких изменений, и в большинстве из них отражена склонность к упрощению – устранению грамматических сложностей – и к приведению к стандартам: многие окончания существительных и глаголов были склонны сокращаться, предложения все чаще соединялись простым «и», а не обилием нюансированных наречий и частиц, свойственным языку эпохи классической античности. У цели этих перемен была одна основа: сделать так, чтобы двое людей, для которых греческий не был родным, могли общаться.

Но даже в койне, упрощенной версии древнегреческого языка классической эпохи, можно было делать ошибки – и в речи, и на письме. Если взглянуть на Новый Завет, мы увидим, что в греческом, на котором написано Евангелии от Марка, много недостатков по сравнению, скажем, с греческим языком Евангелия от Луки – в последнем случае он намного изящнее, по крайней мере когда Лука не копирует Марка, а сочиняет свободно, как в предваряющем прологе (Лк 1:1–4). А в Книге Откровения греческий часто несомненно неправилен, с грамматическими ошибками, заметными по любым стандартам. Почти с абсолютной уверенностью можно сказать, что автор намного лучше владел семитским языком – возможно, арамейским, – чем греческим в любой его форме.

В творениях апостола Павла греческий язык не столь проникнут элементами семитских, и это позволяет предположить, что сам апостол мог без труда мыслить на этом языке. Еще он явно мог читать на иврите и, вероятно, знал арамейский, но греческий – это его родная стихия. И с традициями греческой риторики, по крайней мере с некоторыми, он явно был знаком:

…от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает…

Конечно же, когда в Новом Завете цитируется Ветхий, цитаты приводятся на греческом, и они показывают, что уже в те времена, когда Еврейскую Библию переводили на греческий, в том уже были видны признаки перехода к койне. Греческий перевод Библии, или Септуагинта (см. главы 1 и 18), выполнен не на древнегреческом языке классической эпохи, а на греческом последних веков до нашей эры, хотя и осложнен наличием большого числа «семитизмов», иными словами, мест, в которых греческий искажен из-за желания оставаться как можно ближе к изначальному ивриту (или арамейскому).

Все авторы Нового Завета достаточно хорошо владеют койне, и можно предположить, что они могли на нем писать: нет свидетельств тому, что какая-либо из новозаветных книг является переводом с другого языка. Если встречаются фрагменты на арамейском, они всегда переводятся на греческий. В Евангелии от Марка (Мк 5:41) Иисус обращается к умершей девушке и говорит: «Талифа́ куми́», и евангелист переводит это как «Девица, тебе говорю, встань!», наводя на мысль, что аудитория, для которой предназначались книги, не знала арамейского. Самые первые последователи Иисуса на нем, безусловно, говорили, а вот знали они греческий или нет (и знал ли его сам Иисус) – это остается неясным [12]. Но, кажется, все те, к кому были обращены новозаветные книги, греческий знали, а арамейский им был незнаком – и это знак того, как скоро христианская весть устремилась в мир язычников и отошла от своей палестинской родины, где говорили на арамейском.

За исключением необычного изречения талифа куми , у нас нет никаких фраз Иисуса на арамейском, которые произносил он сам [13] – мы располагаем лишь их переводами на греческом. И это проблема, если кто-нибудь решает апеллировать к тому, что говорил Иисус: мы судим по записанному тексту и просто не можем настаивать на том, что именно эти формулировки точны – они вполне могли исказиться в переводах. Это обычное дело для христиан – спорить о том, что именно сказал Иисус, например, о разводах, и при этом забывать, что его слова звучали на языке, совершенно ином по сравнению с тем, на котором мы видим их в Новом Завете. Это справедливо и для фразы, над которой за всю историю христианства пролито немало чернил – и более того, немало крови: речь о словах «Сие есть тело мое», произнесенных на Тайной Вечере. Христиане спорили и спорят и том, что в точности значит «есть» – но в изначально фраза звучала на арамейском, а структура арамейских предложений такова, что в ней просто не могло быть глагола: в семитских языках такие предложения содержат лишь существительное и местоимение («Это мое тело» или «Тело мое это»).